Спасти настоящее. Михаил Васильевич Шелест
ь комитета государственной безопасности резко постарел. Его, и до того не отягощённое жирком тело, «подсохло», что я отметил по пожатой мной руке. Щёки впали.
Заметив оценивающий взгляд, он спросил:
– Плохо выгляжу?
Я пожал печами.
– Заели эти диссиденты. Хельсинская группа голову поднимает. Учёные…Национальный фонд демократии… Американцы пошли по нашим стопам. Сделали что-то типа нашего Коминтерна. Утомился я, Миша. Мы все утомились.
Дроздов внимательно смотрел на меня, сидящего через стол, напротив. Я продолжал молчать и слушать. Команды говорить не поступало.
– То, что ты всё, как ты говоришь, вспомнил, это хорошо. Мы тогда можем вернуться к тем твоим цифрам, которые ты положил в конверт, а я в сейф. Мы ведь поверили тебе, и правильно, судя по всему, сделали. Ты видишь, что твориться в республиках. Всё вскипело одномоментно. Прошляпили и наши службисты, и партия. И, даже есть мнение, не случайно. Вот и хочу я тебя спросить, Миша, нет ли чего тебе сказать о дальнейших событиях? Не вдаваясь в вопросы, как ты это делаешь. Мы немного поковырялись у тебя в голове… Полякова считает, что ты – засланец с той стороны, потому как технологии не наши, но я ведь знаю тебя с детства. Что скажешь?
– Позвольте водички, Юрий Иванович?
Он встрепенулся.
– Что же это я?! Может чай, кофе?
– Воды.
Юрий Иванович не вставая со стула, потянул маленький разнос со стаканами со стола и поставил его перед нами. Потом нырнул рукой под стол и поднял с пластиковой бутылкой с прозрачной водой и поставил на разнос.
– Наши пластиковую тару стали выпускать. Опытное производство, – пояснил он. – Родниковая. Из морозилки.
Взяв двух, судя по размеру, литровую емкость, я почувствовал ностальгическое щемление в груди. И мне нравилось замораживать воду и пить её растаявшей. После этого даже кипячёная становилась ещё мягче.
– А то, что я мог сам себя отформатировать, она не верит? – Усмехнулся я. – Никто, кроме меня мной не занимался. Пытливый ум ребёнка.
Отхлебнув воду я поставил стакан на стол. В горле пересохло давно, а не только тогда, когда меня ввели в этот кабинет. Раньше я никогда в нём не был. Обстановка внушала трепет. В кабинет, да и в само здание на Лубянке меня доставили и именно ввели едва ли не под руки. А кое-где и под руки. Чего греха таить. Принудительно. В общем-то, помимо моей воли.
После случайной встречи с моей «женой» из того времени, с которой я и не мечтал завязать отношения, у нас с ней закрутился такой бурный роман, что я даже не думал о том, чтобы попасть в Москву, где меня ждала аж целая госкомиссия, и куда я должен был отправиться на завтра на специально присланном за мной самолёте.
Я лёг на дно так глубоко, что «комитет» нашёл меня только через три месяца. И то, можно сказать, что случайно. Они проверяли мои связи и в очередной раз трясли Выходцева, к которому я в тот день так и не дошёл, а родителям сказал. Трясли прямо в «микроавтобусе» УАЗ. И тут по улице Кирова идем мы с Ларисой под ручку.
Представьте их реакцию. Они выпихнули измученного и ничего не понявшего Олега, схватили меня и запихнули в машину. Лариса отбивала меня, как могла, но силы были не равны.
Я, понимая, что сам неправ, не отбивался, а только лишь уворачивался от тычков и звездюлей, чем неимоверно утомил оперов и они треснули меня чем-то по голове и усыпили химией.
Очнулся я уже в самолёте и всю дорогу не пил, ибо не давали, мотивируя, что потом попрошусь в туалет. Но в туалет всё же сводили, ибо на ИЛ-76 получилось двенадцать часов лёту.
– Вы хоть жену мою уведомили, где я?
– Ларису Александровну не только уведомили, но и допросили. А допросив, успокоили, что вы в руках друзей. Просто очень нужны на работе. Она поняла.
– Ну, хорошо…
– Ну, хорошо…
Мы сказали это почти одновременно и рассмеялись.
– Не обижайся на коллег из Приморского комитета. Сам виноват. Устали они тебя искать.
– Да, не обижаюсь я. Спрашивайте.
– Спросил уже.
Вода действительно была хороша и я налил себе ещё стакан. Воду я люблю. И пить, и смотреть на неё.
– Ты ведь в разговоре с Кунаевым ты сообщил сведения, которые ты не мог знать. Даже про попытку избрания Горбачёва, а тем более про убийство Брежнева. Кроме даты, конечно, которую ты мне сообщил в 1979 году, кажется. Значит видения повторялись.
Не собираясь вскрываться полностью, я коротко ответил:
– Были, Юрий Иванович. Но это как неожиданная сонная дрёма за рулём, когда задумаешься, и вдруг, раз, и уже спишь. А потом, раз, и проснулся.
– Ты фамилии называл. Они действительно оказались мерзавцами.
– Самое страшное, Юрий Иванович, что таких, как те, – миллионы. Испорченных западной пропагандой, тлетворным влиянием запада и запущенностью народного хозяйства, которое никак не напоминает доклады с трибун. А народ хочет знать, не только, сколько посеяно гречихи, но и где