Лотос. Дженнифер Хартманн
напротив друга в красной кабинке с пластиковыми меню на столе. Пахнет яичницей с беконом. Брэдфорд иногда приносил мне горячие тарелки со свежей едой, и одним из моих любимых блюд была яичница с беконом. Я всегда был рад, когда получалось насладиться чем-то, кроме спагетти в банке или холодных супов.
Я чувствую на себе взгляд Гейба, когда просматриваю меню. Здесь такой большой выбор. Мой взгляд скользит вверх к брату, который смотрит на меня, скрестив руки на груди.
– Ты хотел что-то сказать? – интересуюсь я.
– Нет, я просто… Я не думал, что ты умеешь читать.
Я поджимаю губы и снова опускаю глаза.
– Я умею читать. И писать. И рисовать.
– А петь?
– Не очень хорошо.
Я не пытался шутить, но Гейб смеется, откидываясь на спинку стула с довольной ухмылкой.
– Ты просто что-то с чем-то, Оливер. Я даже представить не могу, что с тобой случилось…
Я стараюсь не возвращаться в тот подвал. Постепенно воспоминания о предыдущем жилье все меньше и меньше успокаивают меня.
– Было довольно одиноко, – вот и все, что я рассказываю ему.
Гейб не давит на меня, требуя больше информации, и я благодарен за это. Вместо этого он ковыряет облупившийся пластик меню, переводя взгляд то на меня, то на предоставленные блюда. Он нарушает молчание несколько мгновений спустя.
– Знаешь, мы искали тебя. Мы все были уверены, что ты рано или поздно вернешься. Твоя мама особенно, она… – он замолкает, эмоции захлестывают. – Она была не в себе в течение многих лет. Но она никогда не теряла надежды, что однажды тебя найдут. Мне больно оттого, что она так и не смогла увидеть тебя.
Тяжесть этих слов окутывает наш стол, клубится между нами, сдавливая мою грудь. Мне уже рассказали, что мою мать звали Шарлин Линч и что она скончалась десять лет назад от рака легких. Мой биологический отец умер, когда мне было всего семь месяцев, а мой отчим, Трэвис, живет недалеко с границей Висконсина.
Я понимаю, что должен скучать по своей матери, но трудно почувствовать искреннюю скорбь к кому-то, кого я едва могу вспомнить. Иногда у меня возникают туманные образы женщины с медными волосами и светло-карими глазами. В этих воспоминаниях она читает мне сказку или гоняется за бабочками вместе со мной. Она всегда улыбается. Всегда счастлива. Воспоминания наполняют меня теплом, но, кажется, я никогда не могу полностью прочувствовать их.
– Я не очень хорошо ее помню, – признаюсь я, и мой голос срывается на последнем слове, пока руки сжимают тканевую салфетку на коленях. – Все так смешалось. Мои воспоминания кажутся искаженными. Отравленными в каком-то смысле.
– Тебе промывали мозги двадцать два года, чувак. Это можно понять.
Я киваю, несмотря на волну тревоги, захлестнувшую меня. На моем лбу выступает испарина, когда я оглядываю переполненный ресторан. Я наблюдаю за большими группами людей, перемещающимися вокруг, разговаривающими громко и пронзительно, будто они соревнуются со звоном тарелок и бьющегося стекла. От происходящего кружится голова.
Мое внимание привлекает маленькая