Мальчик из контейнера. Виталий Кирпиченко
Гоша Сергеев. Чуб ершиком, но ершик совсем не колючий, а мягкий. И характер у Гоши мягкий. Улыбка никогда не сходила с его губ, а чему было радоваться! Отец погиб на войне, у матери остались два сына, одному пять лет, второму – восемь. Дальний хутор, брошен, казалось, чтобы проверить, выживут ли люди без еды и тепла. Выжили! Хотелось пожелать Гоше хорошую жену, которая бы с ним в огонь и в воду, чтоб дорожила его верностью, оберегала его от злых людей. Он нуждался в защите.
Илюша Седов. Тоже добряк! Любил смеяться, и смеялся над каждой, порой совсем не смешной, шуткой. Валентина Ивановна улыбнулась, воскресив в памяти заливистый, с подвыванием, смех Илюши. Анатолий Жарков. Постарше всех был на два-три года, и этих лет ему доставало, чтобы смотреть на расшалившуюся ребятню с презрением. Где он теперь, чем занимается? Наверное, какой-нибудь партийный чиновник, не меньше. Ваня Седышев, прекрасный парень! И девчонки наши просто заглядение! Одеты Бог знает во что, а красавицы! Какие они хозяюшки и работницы я уж и не говорю!
«Что это они у меня все хорошие такие, хоть на божничку! – задала себе вопрос Валентина Ивановна, и тут же ответила: – Они такие и были на самом деле! Без прикрас! Время делало нас такими. Тяжелое, суровое время сплачивало нас, а не разъединяло!»
Улица безлюдная. Вечер тихий и теплый. Ветерок с реки вдруг примчится, шаловливо поцелует и умчится искать еще кого-то, чтобы и с ним сыграть такую же шутку.
«У меня было белое атласное платье с рукавами-фонариками, белые носочки и туфельки на полукаблучке. На все это мы с мамой откладывали по рублю больше года. Бедная мама! Она проходила всю жизнь в кирзовых мужицких сапогах, в ватной телогрейке и платке. Выходная одежда: платье из ситца, на ноги черные туфли со шнурками, какое-то дикое пальтишко мрачного вида. И никогда я не видела ее злой и сердитой! Видела убитой горем, но только не с убитой душой! Мама, мама, как я жалею тебя! Как понимаю теперь! Как я виновата перед тобой! За что, не знаю, но виновата! Прости, если можешь!»
Валентина Ивановна почувствовала, как по щекам поползли слезы.
«Ну, вот, только этого не хватало!» – упрекнула она себя, не зная за что.
Адель пришла через день. Ее было не узнать. Это была уже не школьница, а совсем взрослая девушка. Коля, открыв дверь, увидел Адель и остался с открытым от изумления ртом. Часто моргая, он силился побороть в себе изумление и не мог. Перед ним была не привычная общительная, улыбающаяся Адель, а что-то такое, к чему хочется прикоснуться, обнять по-свойски, и в то же время оторопь сковывает тебя.
Адель заметила перемены в поведении Коли, ничего не сказала, а только еле заметно улыбнулась.
– Не помешала вам? Не расстроила планы? – спросила улыбаясь.
– Д-да н-нет, – ответил Коля, все еще не веря своим глазам.
– Все дома? – спросила Адель, уже потешаясь над видом Коли.
– В-все.
В коридор вышла Кира. Ей было интересно узнать, с кем так долго разговаривает брат. Увидев Адель, кинулась к ней на шею, словно после многолетней разлуки.
– Аделька,