Соперница королевы. Элизабет Фримантл
все выглядело как обычно, однако в воздухе чувствовалось напряжение. Королева и Берли ожесточенно спорили. Сын Берли, Сесил, переминался с ноги на ногу за спиной отца, словно не находил себе места. Перехватив его взгляд, Пенелопа улыбнулась, однако тот сделал вид, будто рассматривает гобелен.
– Я не стану узницей в собственном доме, – не скрывая раздражения, говорила Елизавета. – Эти испанцы годами желали моей смерти. Меня не запугать жалкими слухами.
– Мадам, прошу вас проявить благоразумие. Не выходите в сад, пока мы не сможем удостовериться в вашей безопасности. – Берли поклонился, нервно стискивая руки.
Раньше двор представлялся Пенелопе средоточием роскоши и романтических отношений, гудящим пчелиным ульем, в центре которого, словно пчелиная матка, восседает Елизавета, окруженная придворными, жаждущими ее милости. Теперь же стало ясно – все эти пчелы, включая королеву, борются за жизнь, а роскошь и романтика нужны лишь для отвода глаз. Грозовая туча, нависшая над дворцом, находилась здесь всегда. Пенелопа вспомнила свои неосторожные, нечестивые слова: «Ненавижу ее. Ненавижу королеву». Это все равно что сказать: «Ненавижу Господа». Но разве могла она оставаться равнодушной, видя унижение матери, преждевременную смерть отца и собственный несчастный брак, одобренный королевой и потому неизбежный? Однако, как оказалось, положение дел гораздо более запутанно, чем можно представить. Девушку раздирали противоречивые чувства. К бесхитростной детской ненависти прибавились восхищение и страх – да, страх, пусть даже тщательно скрываемый.
Выходит, королева каждый день живет с осознанием, что две наиболее могущественные силы во всем мире – Священная Римская империя и Испания, равно как ее собственные подданные-католики, – желают ей смерти. Она вынуждена быть безжалостной, тут ничего не поделаешь. Но все равно у Пенелопы не шли из головы мысли о католическом священнике, страдающем на дыбе.
Ожидая, пока ей разрешат войти, девушка задумчиво смотрела в окно. Можно ли выстрелить из пистолета в стекло? Если такое случится, какой переполох поднимется! Она вспомнила о муже, и ее сердце словно окаменело. Наверное, Рич уже на полпути в Лейз.
На небе клубились тяжелые тучи. Начался дождь: редкие капли превратились в настоящий ливень. Люди во дворе забегали в поисках укрытия.
– Кажется, Господь на вашей стороне, Берли, – со смехом заявила королева. – В такую погоду я на улицу не выйду. Полагаю, мои убийцы тоже.
Берли криво улыбнулся, его сын вежливо хихикнул, но больше никто не рассмеялся. Все вернулись к своим делам – шитью, чтению, написанию писем.
Заметив Пенелопу, Елизавета просияла.
– Моя пташка вернулась! – воскликнула она. – Рада тебя видеть. Ни одна из этих девиц не сравнится с тобой в пении. Мне целыми днями приходилось слушать, как они коверкают мои любимые мелодии. Ну что, нравится тебе быть замужней дамой?
Пенелопа замешкалась с ответом из опасения, что на ее лице отразятся истинные чувства.
– Все совсем по-другому, – наконец ответила она, сознавая,