Ловец во ржи. Дж. Д. Сэлинджер
травмы, о которой рассказывал.
Короче, дальше как было, я, блин, валялся на полу, а он сидел у меня на груди, с такой красной рожей. В смысле, поставил мне на грудь свои поганые колени, а весил он около тонны. Запястья мои он тоже держал, так что я больше не мог ему вмазать. Убил бы его.
– Да что, блин, с тобой такое? – повторял он, и его дурацкая рожа все краснела и краснела.
– Убери свои паршивые колени у меня с груди, – сказал я ему. Почти завопил. Правда. – А ну слезь с меня, козел поганый.
Но он меня не слушал. Он все держал мои запястья, а я называл его сучьим сыном и все такое, часов десять наверно. Я даже почти не помню, что говорил ему. Сказал, что он думает, будто может вставить любой, какой захочет. Сказал, что ему все равно, держит ли девушка всех своих дамок в заднем ряду, а все потому, что он тупой, блин, кретин. Он ненавидел, когда его называли кретином. Все кретины ненавидят, когда их кретинами называют.
– А ну заткнись, Холден, – сказал он со своей большой дурацкой красной рожей, – просто заткнись.
– Ты даже не знаешь, зовут ее Джейн или Джин, кретин поганый!
– А ну заткнись, Холден, черт тебя дери – я тебя предупреждаю, – сказал он – я его действительно довел. – Если не заткнешься, я тебе врежу.
– Убери свои грязные вонючие кретинские колени у меня с груди.
– Если я тебя отпущу, ты заткнешься?
Я ему даже не ответил.
Он повторил.
– Холден. Если я тебя отпущу, ты заткнешься?
– Да.
Он слез с меня, и я тоже встал. Грудь адски болела от его грязных коленей.
– Грязный тупой кретинский сукин сын, – сказал я ему.
Тут он всерьез взбеленился. Стал махать своим здоровым дурацким пальцем мне в лицо.
– Холден, черт тебя дери, я тебя предупреждаю. Последний раз, имей в виду. Если не захлопнешь варежку, я тебе…
– И чего? – сказал я – я уже почти орал. – В этом беда с вами, кретинами. Вы никогда не хотите ничего обсуждать. Вот так всегда и видно кретина. Они никогда не хотят обсуждать ничего умно…
Тогда он действительно мне засветил, и следующее, что я помню, это что я снова, блин, на полу. Не помню, вырубил он меня или нет, но вряд ли. Вырубить кого-то не так-то легко, не то, что в чертовом кино. Но из носа у меня текла кровища по всей комнате. Когда я поднял взгляд, старик Стрэдлейтер стоял практически на мне. Под мышкой он держал свой поганый туалетный набор.
– Какого черта ты не заткнешься, когда я тебе говорю? – сказал он. Голос у него был довольно нервный. Наверно испугался, что я сломал череп или вроде того, когда упал на пол. Очень жаль, но нет. – Сам напросился, черт возьми, – сказал он. Ух, как же он встревожился.
А я лежу и не думаю вставать. Я просто лежал на полу какое-то время и называл его кретинским сукиным сыном. Я прямо обезумел и почти вопил.
– Слушай. Иди вымой лицо, – сказал Стрэдлейтер. – Слышал меня?
Я сказал, чтобы он сам вымыл свое кретинское лицо – довольно по-детски, но я дико озверел. Я сказал ему задержаться по пути в уборную