Не воротишься. Надежда Ларионова
уже сменяет гнев на милость – ладно, проходи, садись, не сержусь.
Мария грохается за парту напротив учительского стола и снова слышит недовольное цоканье – какая же ты шумная, Мария, учить тебя и учить.
Графиня монотонно называет фамилии – Арсеньева, Акопян, Беленький, Белова отсутствует, Гармаш, Гаранова…
– Гаранова тоже отсутствует! – чуть не выпрыгивает из-за парты Владик Наумов. – А еще Темченко и Цветкова.
«Жених и невеста, тили-тили тесто», – хихикают с задних парт.
– Темченко с ангиной. Дома валяется. А вот где Цветкова, понятия не имею, – басит закадычный Темченки, Вова Тарасенко. По голосу Вовы понятно, что следующим сляжет он, Вова хлюпает носом, и Графиня, закатив глаза, сует ему свой вышитый платочек.
– Кто знает, где Гаранова и Цветкова? Сами расскажете или мне опять поднимать вопрос на родительском собрании? – Графиня ходит между рядами, губы поджаты, руки сцеплены на животе. Мария всматривается – они легонько дрожат.
– Выпускной класс, через два месяца экзамены. Передайте Гарановой и Цветковой, особенно Цветковой, что на экзаменах ее сопли никого не будут волновать. Это, надеюсь, всем ясно?
Головы вокруг Графини кивают, мол, ясно-ясно.
– Только все равно никто не знает, где они обе, – шепчет Капустина, сидящая слева от Марии.
Мария оборачивается. Лицо у Капустиной белое, сосредоточенное.
– Никто не знает. Тетя Аля сегодня в милицию идет. А тетя Света вчера уже заявление написала.
Графиня шикает на них – разболтались. Делает вид, что не слышит, а, может, и правда не услышала.
Хлопают томики Толстого, распадаясь на заложенные страницы – 394. Наташа Ростова танцует с Болконским, залитая хрустальным сиянием бальной залы. Мария перечитывает строчки раз за разом, но не может представить «ее удивление, радость, и робость». Перед глазами у нее меловое лицо соседки по парте и подружки на свадьбе Рузанны, клацающие каблуками под веселые таборные песни.
– Прикинь, вдруг все девчонки исчезнут?
Фил качает ногой, и с подошвы в воду летят мелкие камешки. Мария смотрит на него пристально – дурак, что ли?
– Не, серьезно, прикинь, как у Брэдбери? Не читала? Там все люди раз – и пропали, одним днем. А у нас не Америка, поэтому пропадут только девочки. А тетки и старухи останутся.
Фил хохочет и делано вздрагивает от ужаса.
Солнце плещется в рябой поверхности реки. На щеках у Фила играют блики, и, хотя шутка дурацкая, Мария улыбается.
– И зачем тебе девчонки? Списывать изложения по литре что ли?
Теперь уже Фил смотрит на нее странными темными глазами – это разве объяснять надо? Мария отворачивается и судорожно роется в сумке. Пенал, нет, книжка, нет, не та, боже, да хоть что-нибудь, во что можно уткнуться, перевести внимание.
– А если серьезно, жуть какая-то творится. Ты бы не ходила одна.
– Не будь мне мамкой, я не просила.
– И не собираюсь. Только вот к отцу пишут записочки, чтобы он особо на службе