Время созидать. Ирина Кварталова
быстро. В эту скульптуру было вложено много труда – и души.
Вспышка, воспоминание юности: мастерская Урсулы Хеден, и Адриан, ее сын, размахиваясь кувалдой, разбивает статую прекрасной Лиины, олицетворяющей Юность, ту, для которой Тильда послужила моделью. Он бьет, пока на полу не остаются бесформенные куски мрамора, потом оборачивается к ней, застывшей на пороге… у него страшное лицо. Такое же, как у Безликого. Гордое. Непокорное. Лицо человека, потерявшего радость жизни.
Неужели…
Нет, это всего лишь дурное совпадение, не более, ведь Тиам Онхал и Адриан Хеден не были знакомы. Это всего случайность, всего лишь неканоничное изображение Безликого – слишком живое, будто, мраморный, он способен дышать, видеть, чувствовать боль.
Черный мрамор блестел от дождя. Застывший в камне, опутанный веревками Безликий с вызовом смотрел на Маллара, молчаливо вопрошая его: «За что?» Звуки пропадали в загустевшем воздухе. Тильда оглянулась на Тиама и в его взгляде прочла ответ на невысказанный вопрос.
– Прости меня, – шепнула она и размахнулась шестопером. И даже не зажмурилась.
Осколки мрамора брызнули во все стороны. Никто не двинулся, все смотрели, как будто видели впервые эту захватывающе-жуткую картину. Тильда еще раз занесла оружие для удара, и бог наконец стал Безликим.
4
Арон сидел на бухте каната, закрыв глаза, и слушал, как плещет о борт вода, как мерно взмахивают, опускаются и поднимаются весла под ритм барабана. Этот плеск, удары о воду под дружное «раз, два, три!» усыпляли. Но если закрыть глаза…
…если закрыть глаза и прислушаться – то где-то далеко слышен рокот приближающегося шторма. Хлопают паруса, и скрипит рангоут, и гремит топот множества ног вокруг. Корабельные пушки дают залп, другой, третий – это не гром вдалеке, это канонада вражеских орудий. И под ногами не палуба баржи, каких много ходит по Рэо к морю и обратно, а палуба настоящего военного корабля – с тремя высоченными мачтами, с желтоватыми парусами, сверкающего на солнце медью, как золотом.
А на горизонте – скалистый берег, поросший пальмами, и форт, и…
– Даррея! – чей-то грубый окрик окатил Арона холодной водой. Арон заморгал, завертел головой, потом подскочил, прижавшись к борту, и наконец увидел сквозь туман очертания города впереди по реке. Вздохнул – и мысленно насовсем попрощался с великолепным летом, проведенным в доме дядюшки Юджина. Летом, вмещавшим в себя все: огромный сад с персиками и абрикосами, маленьких ящериц, морское побережье и скалы, залитые солнцем виноградники, поиски пиратских сокровищ в пещерах, длинные дни и короткие ночи.
Это несправедливо, это ужасно несправедливо – возвращаться в Даррею! К скучным урокам, конца-краю которым нет, к скучному городу, где и шагу без разрешения не ступить. Все пятидневье, которое он плыл домой, Арон надеялся, что баржа где-нибудь перевернется или про него забудут, но капитан – дядин приятель, и следит в оба