Bloodborne. Отголоски крови. Антология
Однако большинство этих историй заканчивается трагедиями. Ни для кого нет проблеска надежды в суровом мире Ярнама (города, названного в честь королевы, которая олицетворяет собой древнейшую трагедию на свете – горе матери, потерявшей нерожденного ребенка), где даже квазикомический Лоскутик – персонаж, появляющийся в большинстве игр Миядзаки – гротескно изображен в виде двуличного паука.
Bloodborne выдержала испытание временем так, как удается лишь немногим видеоиграм. Она ощущается настолько же напряженной и злободневной, как и в момент выхода; силу ее воздействия почти не умаляет неотвратимый технологический прогресс, который определяет – к лучшему или к худшему – видеоигры как медиа. Этот проект в равной степени притягивает и отталкивает. И по мере того как менялась мировая обстановка, Bloodborne приобретала новое значение, новую актуальность. Сейчас, когда время пандемийных карантинов осталось в прошлом и мы снова вернулись на улицы навстречу дневному свету, ковидные месяцы кажутся до странности нереальными, словно сон. Сюрреализм Bloodborne – это то, что каждый человек, где бы он ни находился, прочувствовал до мозга костей, до последней капли крови.
Поэтому самое время вернуться к этому шедевру – услышать от тех, кто когда-то создавал Bloodborne, что они думают о своем детище сейчас, а также ознакомиться с прочтениями игры, которые предлагает целая плеяда блестящих писателей и мыслителей.
Чу! Вот прибывает старый знакомый дилижанс, покрытый мхом и пятнами. Дверь распахивается сама собой, открывая пустое сиденье с красной обивкой. Кони нетерпеливо бьют копытами. Каждая жилка в вашем теле вопиет: беги. Но нет. Напротив, полезай внутрь.
Зачем ты пробудил меня?
Мне не раз доводилось слышать, что на все игры Хидэтаки Миядзаки – и особенно Bloodborne – повлиял один писатель: Г. Ф. Лавкрафт, славящийся любовью к циклопической архитектуре [8] и ужасным древним чудищам. В какой-то момент, как мне рассказывали, мир, который мы исследовали до сих пор, отклеивается от реальности, словно старые обои, и мы видим за этим скомканным фасадом древних богов, движимых неясными и непознаваемыми мотивами.
Уверен, что это правда, но я никогда и не заходил так далеко. Когда я включаю Bloodborne, меня неудержимо тянет в начальные локации, и когда я играю, повторяя свое путешествие по смертельно опасным улицам Ярнама – города на грани гибели в неверном свете погребальных костров охоты и заката, который окрашивает весь мир в цвет засохшей крови, – я думаю вовсе не о Лавкрафте. Я думаю о том, кто был до него. Я думаю о Роберте Льюисе Стивенсоне.
Это, стоит отметить, мое личное прочтение игры от FromSoftware, и заведомо пристрастное. Стивенсон – один из моих любимых писателей, запросто меняющий личины оборотень, от которого в один момент исходят детские стишки, а в другой – насмешливые путевые заметки. Оглядываясь назад, я понимаю, что какой-то свой Стивенсон был на каждом этапе моей жизни – в детстве я читал и перечитывал
Постройки циклопической архитектуры обычно составлялись из массивных каменных валунов, удерживающих строение собственной силой тяжести без каких-либо соединяющих и скрепляющих растворов. Плиний в «Естественной истории» пишет, что Аристотель считал циклопов создателями подобных каменных башен. Самый известный образец такой архитектуры – Львиные ворота в Микенах. –