Ты мне не отец. Инга Максимовская
нлавится. И у него пятнышко на глазу. Как повязка. И наплевать, что тот дядька снова стал злой. Он, значит, не по настоящему со мной длужил. А те кто не умеет длужить, те не пилаты, и совсем не флибусрррреры и идут в тухес, вот. Но в теклепспок я буду смолеть. Вдлуг папу моего в него увижу. Он, навелное, на луне тепель. А что, и космические пилаты бывают. Бывают же?
– Бывают, – целую в солнечную макушку моего мальчика. Щенок недовольно мурзится. Надо же, защищает уже, принял за своего. – И не повторяй за тетей Любой ругательства.
– Ладно. Тухес нельзя, в жопа мождно тогда? А Батрррмалей вытрррастет огломным и дядек злых будет слазу плогонять. Да, собаки чувствуют плохих дядек.
– Ой, куда он там вырастет? Кабыздох обморочный. Будет размером с ботинок, – подает голос Бэйся, как ее зовет Моисей. – А поц тот не заслуживает ни одной твоей слезинки, Петюша, раз он не понял, какой ты есть замечательный. Правда же, Лилечка? Он торт то взял, мерзавец этот? Шобы то торт ему не тем горлом пошел. Хорош, конечно, чертяка. Но дурак дураком. Вот ведь, как бывает. Снаружи конфэтка, а внутри говна мешок. Ох, беда то.
– Петь, мы того дядю не знаем совсем, – выдыхаю я. – Забудь, давай лучше праздновать. У нас еще столько интересного впереди. Только отнесем Бармика.
– Холошо. А он там не забоится? Ему, навелное надо молочка дать. Мам, а он со мной спать будет? А мы ему купим поводок? А косточку?
Детский разум прекрасен. Он позволяет маленьким людям забывать все дурное, почти сразу. Помогает вычленить главное. Дети мудры. Гораздо мудрее глупых взрослых, перемалывающих в мозгу обиды, разочарования и страхи. И это большое счастье.
– Спать он будет на подстилке, мы ему купим мягонькую и теплую. И мы будем счастливы, Петька. Ты мне веришь?
– Конечно, – не сомневаясь ни минуты кивает мой мальчик.
А я верю в свои слова? Мне очень хочется, правда. Но… Вишневые глаза флибустьера не дают покоя моей испуганной душе.
– Мам, а можно мне еще толтика…? Только быстрррее, – Петюша бледнеет прямо на глазах. Я с ужасом смотрю на сына, который вот-вот, кажется, свалится. Боже, что с ним?
– Что с тобой, милый?
– Не знаю, шумит что-то и клужится. И хочется толта и лимонада.
Мне кажется я сейчас умру от ужаса. Щенок скулит в руках Петюши, вертится. А я вижу только мертвенную бледность на щечках моего сына.
– Ох, шлимазл. Спокойно, просто перенервничал мальчонка. У него бывает, частенько, – словно из воздуха появляется тетя Люба со стаканом сладкого напитка. Петюша делает глоток и розовеет. Расцветает улыбкой. Обычной и абсолютно детской. Словно и не было с ним ничего. Ребенок, здоровый и шустрый.
– И вы мне не говорили? – шепчу я, все еще не в силах отойти от испуга.
– Тю, а чего тебя пугать то? Я Фае позвонила. А она Мусеньке, а Мусенька Соломон Палычу. А Соломон Палыч прохфэссор педиятрии. Так он сказал Мусе, что это от роста быстрого. А Муся сказала Фае, шо надо просто сладкого давать. Ну и… Ладно, завтра поедем к Соломону. И не смотри так глазами. Я детей то перенянькала.
– Я