Русская Вандея. И. М. Калинин
говорят, здорово платят. Быть может, – усмехнулся он, заметив, что я с грустью рассматриваю крокодиловы пасти его сапогов, – там обувь себе новую заведу.
– А вот этот, – я указал на матерого, уже поседевшего полковника, примостившегося у борта, – тоже в армию?
– Старик – отставной, но тоже записался. В бюро, где регистрировали неимущих, бедняком притворился и кричал, что один пойдет на роту большевиков. Очень злился на них. Распромерзавцы, говорил, такие-сякие, всех их своими руками повесил бы на Иване Великом или где-либо повыше. Только вряд ли он воевать будет. Нищим прикинулся и соврал. Смотрите, сколько у него багажа: два сундучища и чуть не дюжина корзин. Соврал, пожалуй, и насчет охоты воевать.
– Этот-то дедка? – вмешался в наш разговор хилый, чахоточного типа, чиновник-краснокрестовец. – Этот немного навоюет. Я хорошо его знаю, гуся лапчатого. «Союзным городовым»[7] служил, всю войну хлеб на Кубани закупал для армии. Нажился вроде Ротшильда. Разве капиталы свои отвезти куда хочет, а только не воевать. Да и стар – куда ему в бой.
Нудно, скучно ждать, когда наконец капитан объявит, что скоро двинемся. Болтать надоедает. Время к вечеру, – от ничегонеделания сказывается усталость. Хотя сентябрь, но жгучее южное солнце успело за день в каждом атоме этой живой массы породить ленивую истому.
В сумерки по палубе проносится грозный слух:
– Сейчас на пароходе какой-то хохол умер. Так и не доехал до своего пана гетмана.
Человеческая каша забубнила:
– Где? Где? Где?
– На корме, говорят… Погрузился на пароход три дня тому назад… Тифлисский… Не то бывший городовой, не то, чорт его знает, кто такой.
– Дело яманное[8]. Проканителимся с карантином суток трое. Немцы не позволят отплыть сегодня.
Германские власти очень боялись заноса холеры на Украину. Поэтому требовали от всех, кто уезжал с Кавказа, свидетельства о противохолерной прививке.
Опасения пассажиров оказались излишними. Пароходная администрация быстро столковалась с грузинскими властями. Для последних несколько сот рублей оказались гораздо важнее, чем здоровье немецких солдат на Украине.
Труп тихонько вынесли с парохода, и карантинное начальство все нашло в порядке. «Панагий Вальяно» начал готовиться в путь.
– Прощай, «кукурузная»!
– Эх, намять бы когда-нибудь бока этим Чхеидзе и Церетели.
А кто-то, невидимый в темноте, затянул фальшивым голосом избитый куплет:
Плачьте, красавицы града Тифлиса,
Правьте поминки по нас:
За последним гудком парохода
Мы покидаем Кавказ.
Красавицы никакие не плакали. Только два таможенных досмотрщика, совершенно равнодушных к отъезжающим, провожали глазами пароход. Но когда загудел третий свисток, откуда-то, кажется, с берега Риона, раздались одновременные рыдания двух ишачков.
С карантинными властями поладили. Зато, едва направились к выходу в море, запротестовала береговая стража. С
Так в мировую войну солдаты звали служащих Союза Городов.
Яман – по-татарски худо, нехорошо.