Бисмарк. Николай Власов
оценивались как достаточно высокие, а вот с прилежанием и дисциплиной все было далеко не так гладко. Необходимость что-то зубрить, как и ранние утренние подъемы, вызывала у него отвращение.
Одноклассник и один из немногочисленных близких друзей Бисмарка, Мориц фон Бланкенбург[14], вспоминал впоследствии: «Он уже тогда казался мне загадочным человеком: никогда я не замечал, чтобы он работал, зато часто видел его гуляющим – и тем не менее он знал все и успевал сделать все задания»[15]. Тем не менее в рейтинге успеваемости в старших классах он оказался 15-м из 18 человек. Судя по имеющимся свидетельствам, Отто довольно прохладно относился к предметам, в которых не видел практического смысла; так, его успехи в древнегреческом языке оказались более чем скромными. Зато следы знакомства с латынью мы можем видеть на протяжении всей его последующей жизни – в своих письмах и парламентских выступлениях Бисмарк часто и охотно цитировал древних римлян. Современные языки и история давались ему лучше всего; по математике он тоже получал неплохие оценки.
В шестнадцать лет Бисмарку предстояло пройти обряд конфирмации – своего рода религиозного совершеннолетия. Ни сам юноша, ни его родители не отличались религиозным рвением, хотя вполне искренне считали себя добрыми христианами. Для подготовки к обряду Отто стал посещать занятия знаменитого протестантского теолога и педагога Фридриха Шлейермахера[16]. Общение с одним из самых блестящих интеллектуалов тогдашнего Берлина не имело для молодого Бисмарка видимых последствий. По крайней мере, пройдя обряд конфирмации, он тут же прекратил ежевечерние молитвы и в дальнейшем демонстрировал полное равнодушие к вопросам религии.
Именно окончание гимназии «железный канцлер» избрал в старости в качестве отправной точки повествования в своих мемуарах. «Типичным продуктом нашего государственного образования покинул я в 1832 году школу. Я был пантеистом и пусть не республиканцем, но имел убеждение, что республика есть разумнейшая форма государственного устройства. […] Немецко-национальные взгляды […] остались на стадии теоретических рассуждений и были недостаточно сильны для того, чтобы искоренить мои врожденные прусско-монархические чувства. Мои симпатии оставались на стороне власти. Гармодий и Аристогитон, а также Брут оставались для моего детского правосознания преступниками, Телль – мятежником и убийцей»[17]. Без цитирования этих слов (а также еще целого ряда отрывков из мемуаров Бисмарка) не обходится, пожалуй, ни одна биография «железного канцлера». Однако необходимо сразу предостеречь читателя от того, чтобы некритически воспринимать эти воспоминания; задача Бисмарка – о чем мы еще будем говорить – заключалась не в том, чтобы исповедаться перед потомками, а в формировании красивой легенды о самом себе. Легенды, воплощенной в столь изящную литературную форму, что даже профессиональные историки попадают порой под ее обаяние.
Впрочем,
WIA. Bd. 8. Teil A. S. 1.