The Last station. Настиана Орлова
коридоры этого заведения, пытался вести себя менее подозрительно и заставлял Всевидящее Око думать, что Оно победило.
Двуличие, проснувшееся в нём, порой поражало и его самого. Здесь и сейчас он – один; наедине с самим собой – другой; во внешнем мире – третий. И нигде он не настоящий, потому что понятие жизни у него немного отличалось от общепринятого. Он уже не помнил, когда он жил, а не просто рефлексировал свои мысли и ощущения, читая символические знаки и сопоставляя их в своей голове. Многогранная эмпирическая структура выводов напоминала кристаллическую решётку прочных связей. Увы, игнорировать их больше не получалось, поэтому он теперь здесь.
– Ну, что? Появилось ли что-то от прослушивания данной композиции? – спросила доктор Инга, как только мелодичные ноты аутро стихли, а Мать-Природа лениво покачивалась из стороны в сторону.
Макс уже тянул руку. Поза его не изменилась, лишь раскрытая ладонь взлетела вверх и сотрясалась, как от разрядов тока. Казалось, ткни в этого парня иголкой, и его разорвёт от словесных потоков; а учитывая, что у него два разума на одно тело, то тот поток не заткнется, если не дать право высказаться всем.
– Давай, Максим. Начни первый, – наконец, обратила на него внимание Инга.
Павел закатил глаза, предчувствуя это самое. То, что в психиатрических кругах не научились никак иначе называть, кроме как мысленно матом. Возможно, единственная роль Максима в этом мире – это раздражать других, заставляя уходить в себя, запираться как можно глубже, чтобы не слышать его бред.
– Я всё время думал об отце. Эта мелодия напоминала мне о детстве. Когда я был меньше, отец говорил мне: «Человек – животное, искушённое до всяких соблазнов, и всегда им и останется». Отец учил меня бороться с подобными порывами. Настаивал на том, что нужно пробудить силу, заложенную во мне природой, которая у других атрофирована, и учиться управлять ею. Настоящая сила… «Человеческая популяция, – повторял он, – нуждается в чистке. Кастовое разделение сделало одних безвольными овцами, а других – пастухами. И этого не изменит один голос или даже миллионы голосов. Этот мир не исправить без кардинальных мер. Социальная дезорганизация уничтожающего лидерства». Он говорил это нам за обеденным столом. За игрой в нарды и лото. На прогулках и на праздниках, когда выпивал, и когда водил нас в кино…
Макс всё продолжал. Его радикальные взгляды мог бы принять даже Павел, если бы только эти взгляды не подразумевали под собой кровавую бойню меньших над власть имущими.
Второй личностью Максима был голос его отца, который однажды заставил его напасть на человека. Максима по решению суда здесь держали насильно.
***
Здешние обеды также претерпели некоторые изменения, требуемые правилами безопасности. Хочешь, сиди за круглым столом; хочешь, выбери стол-по-трое. Но оставаться совершенно одному с обеденными принадлежностями не желательно. А уйти с ними в палату тем более не позволят. Как и не вернут на место ручку от пластмассовых окон. Если