Первые ласточки. Элизабет Вернер
маму.
Лицо графини омрачилось.
– По-видимому, Освальд был не на высоте своих обязанностей, – возразила она. – Я ви-дела это уже по твоим письмам. Как старший и более благоразумный, он должен был всюду сопровождать тебя, а вместо этого он давал тебе полную свободу. Если бы твой собственный характер не предохранял тебя от более дурного, чем просто глупости, Освальд, наверное, тоже не сделал бы этого.
– Ну, предупреждал он достаточно, – вступился Эдмунд, – и я сам виноват, если не слушал его. Но теперь прежде всего один вопрос, мама! Почему Освальд сослан в боковой флигель?
– Сослан? Что за выражение! Ты ведь видел перестановку, которую я сделала в твоих комнатах. Разве тебе не нравится такое обновление?
– Да, но…
– Тебе необходимо теперь жить в отдельном помещении, – перебила графиня сына. – Когда ты, как хозяин майората, примешь свои имения, тебе будет неудобно находиться в одних комнатах с двоюродным братом. Он сам поймет это.
– Но для этого не надо было загонять его в старое здание, которым пользуются только в исключительных случаях, – заметил Эдмунд. – В замке комнат достаточно. Твое распоряжение оскорбило Освальда; я ясно видел это. Возьми его обратно, прошу тебя.
– Я не могу сделать этого, не показавшись смешной в глазах прислуги, – сказала графиня. – Если ты хочешь пойти наперекор моему приказанию, можешь сделать это.
– Мама! – с недовольством воскликнул молодой граф. – Ты ведь знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в твои распоряжения. Но это было ни к чему; Освальд и без того покинет нас через несколько месяцев.
– Да, осенью! До тех пор мой брат предпримет необходимые меры, чтобы открыть ему доступ на государственную службу.
Эдмунд уставился в пол.
– Мне кажется, у Освальда другие планы на будущее, – неуверенно проговорил он.
– Другие планы? – повторила графиня. – Я не хочу думать, что он вторично нас не послушает. Тогда, когда речь шла о вступлении его на военную службу, только ты вырвал у меня согласие на его отказ от этого. Ты всегда был на его стороне. Тогдашнего его упрямства я не простила ему до сих пор.
– Это было вовсе не упрямство, – защищал брата Эдмунд, – а только убеждение Освальда, что, как офицер и представитель старого дворянского рода, он не смог бы служить, не пользуясь в течение очень продолжительного времени моей поддержкой.
– Которую ты ему и оказал бы с лихвой.
– Но которую он ни за что не хочет принять. Он обладает несокрушимой гордостью.
– Скажи лучше – несокрушимым высокомерием, – возразила графиня. – Я знаю это; мне пришлось бороться с этим с того самого дня, когда он вошел к нам в дом. Если бы мой муж не завещал, что он должен учиться и путешествовать вместе с тобой, я никогда не оставляла бы тебя в его обществе. Он никогда не был мне симпатичен. Я не выношу