Козленок в молоке. Юрий Поляков
это исчез? Что-то ты крутишь! – молвил Стас с тем презрительным разочарованием, которое я ненавижу больше всего на свете.
– Ничего я не кручу! Я как раз собирался его искать…
– Найдешь – перезвони мне домой.
– Почему домой?
– Жена, пока «амораловка» действует, отгул взяла и меня тоже отпросила. Сейчас за шампанским побежала. А как ты отработал?
– Пять глав, – гордо ответил я.
– У тебя кто-то и сейчас еще есть? – завистливо спросил измученный моногамией Стас.
– Почему ты так решил?
– Ну, выражаешься ты иносказательно: пять глав… Я только три успел, – расстроился Жгутович.
– Не горюй: на своем поле это очень хороший результат!
– Мне тоже кажется. А у тебя точно «амораловки» больше нет?
– Нет, конечно! Зачем мне тебя обманывать? – искренне ответил я, косясь на бутылку, где еще оставалось граммов восемьсот.
– Ну ладно, пока, а то жена дверь открывает… – заторопился Стас.
– Ты учти, женщинам нравятся длинные главы, – ехидно посоветовал я и повесил трубку.
С трудом поднявшись, я побрел в ванную и долго стоял перед зеркалом, вглядываясь в свое бледное лицо и красные, воспаленные глаза. Вот влип! С таким же успехом я мог пообещать превратить Витька в генсека. Прав классик: нельзя мешать напитки… Больше всего в этот момент я был похож на лежавший тут же в мыльнице выдавленный тюбик пасты.
Первым делом надо было срочно реанимироваться…
В Доме литераторов, куда я доковылял через час, уже вовсю гудела благообразная дневная ресторанная жизнь: на спасительный огонек стягивались злоупотребившие вечор труженики пера. О, я знаю по себе: пробуждение их было ужасно! Помимо неизбежной головной боли, тошноты, диабетической сухости во рту, их терзало чувство похмельной безысходности и вдобавок чисто профессиональный ужас собственной бездарности и бесплодности. С самого утра они мучительно осознавали, что жизнь так и пройдет всуе, в злоупотреблениях, без больших художественных открытий, а потом тяжко влачились в ЦДЛ, по пути ошарашивая транспортную общественность тяжким духом вчерашнего удовольствия. Но уже после нескольких рюмок водки, закушанных рыбной солянкой, где в золотисто-оранжевой лимфе плавает желтый полумесяц лимонной дольки и с самого дна таращатся иссиня-черные маслины, жизнь постепенно начала наполняться смыслом, думы обретать внятность, а литературные образы тесниться в голове, как гости в лифте. И вот человек, который всего полчаса назад просто не хотел жить, уверенно сидит за столиком, и на лице его играет мудрая улыбка тихого победителя жизни.
Вторым делом я прошел в закуток к официантам, но Надюхи там не было. Мне объяснили, что она сегодня не появлялась, позвонила и сказала: на работу не выходит, потому что выходит замуж.
– За кого? – оторопел я.
– Какая разница, – вздохнула немолодая уже официантка Рита, уставшая от одиночества и чаевых.
– Если она и завтра не выйдет, я ее даже посудомойкой не возьму! – добавила строгая метрдотельша.
Она-то после долгих уговоров и дала мне адрес Надюхи, жившей,