Слезы саламандры. Владимир Привалов
– он прятался в зелени окружающих его деревьев.
«Неужели это и есть знаменитый Запретный сад?» – Гудри пристально всмотрелся в густую листву, но тут вдруг его взгляд зацепился за приметный паланкин из красного дерева. Носильщиков не видать – спрятались, небось, в тени, лежебоки, а вот атласные занавески вышиты уже знакомым узором – круглой лепешкой в обрамлении языков пламени.
«Вот странно… Совсем такой же, как и у булочника Зайруллы! Богато же живут у нас в Астанапуре булочники!» – успел подивиться Гудри, когда их подозвал слуга.
Комнатка младшего учетчика сияла чистотой. Беленые высокие стены, узкие стрельчатые окна, прохлада от пробегающего рядом – неслыханная роскошь! – говорливого ручья. За большим круглым проемом в стене виднелся целый ряд таких же одинаковых комнат, в каждой из которых на подушках за невысоким столиком сидел учетчик, склонившийся над длинным свитком.
Матушка торопливо присела на ковер, и Гудри уселся следом. Дядюшка Ильям странно на него покосился, но тут же участливо подался вперед, заглядывая матушке в лицо:
– Гинтрун! Что-то случилось? Ты никогда ранее не приходила сюда… – дядюшка говорил вполголоса, дабы не привлекать внимания других учетчиков, и выглядел не на шутку взволнованным.
Матушка прижала руки к груди:
– Хвала милостивой Велкве-таар! Гудри стал книжником!
Брови дядюшки Ильяма поползли вверх. Он медленно повернулся и оглядел Гудри с головы до ног, словно увидел его впервые. Гудри потупился. Матушка зашептала, зависнув над низким столиком, ухватив Ильяма за руку. Тот накрыл ладонь матушки своей и внимательно выслушал ее рассказ.
– Конечно, я выступлю видоком, драгоценная Гинтрун, – откинулся он на подушках, едва матушка закончила. – А вот насчет других поручителей… – он обвел пустые стены вокруг и окинул их тоскливым взглядом.
– Что ты видишь, Гинтрун. Шелк, бархат, атлас? Может, раззолоченную парчу? Или одни только беленые стены?.. Свои тирхамы вместе с тирхамами твоего благословенного мужа и моего брата Меджаара я вложил в товары того несчастного каравана… – он тяжело вздохнул и руки его бессильно повисли. – Я чудом спасся, но жизнь перестала быть мне милой… Я добрался до своего дома в Астанапуре и лежал день, месяц, другой, третий… Смотрел в потолок и думал, что дни мои сочтены. Однако потом я подумал о тебе и Гудри… подумал, что мне есть о ком заботиться… И тогда я встал на ноги, вырыл все монеты, что остались на черный день, занял еще тирхамов у добрых людей… И отдал все в загребущие руки… – дядюшка понизил голос и ткнул пальцем в белоснежную громаду в окне у себя за спиной. – И все для того, чтобы получить вот этот стол, – он легонько постучал костяшкой пальца по столешнице, – и должность.
– Правда в том, драгоценная Гинтрун, – дядюшка легко поднялся, чтобы проводить гостей. – Что у меня нынче нет товаров и нет монет. Кто будет прислушиваться к голосу бедного младшего счетовода?
Матушка поникла, и дядюшка Ильям тотчас обнял ее за плечи:
– Однако не быть мне Меджахар,