Мой дед Алексей Пискарёв. Алексей Лазаревич Пискарев
На другой день, придя задолго, я уже ожидал ее, хотя и давал себе зарок не ходить.
Пришла она и объявила, что мужа нет, он уехал на ярмарку. А я уже знал это раньше. Она принесла с собой гребень и стала расчесывать мои кудри. Безмолвный, я позволял делать, что угодно, упиваясь блаженством от ее близости. Нечаянно уперев руку о ее колени, вспомнив, что это неприлично, быстро отдернул руку. Она это заметила и приказала положить руку на старое место. Я крепко положил руку на ее колено, и тут все мое существо вспыхнуло жарким огнем. Не помня себя, как сумасшедший, уткнувшись в ее грудь, я стал терзать ее. Она слабо сопротивлялась. «Что ты, что ты, тут нельзя, пойдем в кусты». Взяв ее в охапку, я понес ее в кусты. И там случилось то, что неизбежно должно было случиться.
На другой день повторилось вчерашнее. И продолжалось это почти ежедневно, пока хозяин был на ярмарке с товаром.
Припоминая все сейчас, я понимаю ее. Ей не мог не нравиться кудрявый, недурной собой мальчик, и она решила позабавить себя с ним. Больше двух месяцев, все лето, прошло со встречами с ней на пустынном кладбище, пока, наконец, не приехал ее муж.
Однажды она пришла на кладбище, где я по обыкновению ждал ее. «Знаешь что, Леша, тебе надо уехать». Я знал уже, что хозяин приехал, и сам пришел к необходимости уехать. «А у тебя есть деньги?» – спросила она меня. Я ответил, что есть. В последний раз, горячо простившись, мы расстались, и я стал готовиться к отъезду. Хозяин, было, не отпускал меня, но я решительно сказал, что мне надо уехать.
И я действительно быстро собрался и уехал. Я решил, что дело мое с патокой кончилось (прошло уже больше полугода), и спокойно уехал, увозя с собой память – мою первую пылкую любовь, о которой я, уже 68-летний, не могу вспоминать, не испытывая волнения.
В начале 20-х годов, возвращаясь из Киева от Сивея (о чем будет рассказ впереди. – А. П.), я рассказал эту свою историю брату Василию. В Москве он взял машину, и мы поехали в Рязанскую губернию на Мокшу. Завод оказался разрушенным. От соседей узнали, что хозяин Доброватов помер, а жена с дочерью уехала в Москву.
Мне было уже под 50 лет, когда нечаянный случай судил мне вновь увидеть Зою Владимировну Доброватову с дочерью, и, почем знать, может, с дочерью и моею, судя по ее виду, годам и наружности. Случилось это так.
Мы ставили памятник на могилы отца и брата Василия. Я пошел на Тамбовскую улицу к монументщику, чтобы договориться об установке памятника. Его не было дома, и жена его сказала, что он скоро придет, и чтобы я обождал его. Он был в домкомбеде. Сижу, дожидаюсь. К хозяйке пришли жилички дома и завели разговор о людях, назначенных к выселению из дома. И вдруг, слышу, упоминается фамилия Доброватовы. Я прислушался, и оказалось, что речь идет о Зое Владимировне с дочерью, проживавшими в доме. Пришел монументщик. Рассказав о деле, за которым пришел, я стал расспрашивать его о Доброватовых. Оказывается, что их, как бывших заводчиц, выселяют из дома. Он же рассказал, что она с дочерью служат на Варшавской железной дороге и что они