Кукла с приданным. Алексей Борисов
й вечер. Нежная томность разливается по всему пространству, превращая двуногий прямоходящий продукт цивилизации в ленивую, умиротворенную полужидкую амёбу, растворенную в жиже теплого первобытного моря. Время перестает течь, или, во всяком случае, ход его теряет свое значение. И можно парить в этой тепличной атмосфере, не ощущая ни убытия сил, ни тревоги о ночлеге, о пище или приходе завтрашнего утра; сознавая лишь одно: единственное достойное занятие в такой вечер – брести неизвестно куда и не заботясь ни о чем, обнимая покорное плечо подруги и ощущая упругое колебание ее шагов. Чтобы потом, на берегу тихой речки, целовать и целовать в тени ив мягкие и влажные, как спелые вишни, губы.
И через черный ход кинотеатра выливались парни со своими девчатами, кавалеры с дамами, пожилые с благоверными; время от времени в этом мерном течении возникала рябь из мальчишеских голов или выплывала стайка девушек, а то и появлялся юный муж рядом с торжественно выступающей супругой, выпирающий огурцом живот которой внушает окружающим благоговейное почтение; и лишь изредка неуклюжая флуктуация нарушает эту идиллическую картину.
Плохо, неприятно сознавать, что именно ты и есть такое незадачливое завихрение в благостном потоке, спутная волна, торопливо пересекающее общее течение, чтобы как можно скорее и незаметнее скрыться с всеохватывающего праздника жизни. И такой человек в этот райский вечер присутствовал; протискивался сквозь овеянную киноиллюзиями толпу, задевая дам с ихними кавалерами, наступая на ноги почтенным парам и нервно оборачиваясь на девичьи смешки.
Андрей Николаевич очень тяжело переносил эти секунды. Ему казалось, что все обращают на него внимание, и едва ли не вслух задаются вопросом: с чего бы такой взрослый дядя нашел себе эдакое развлечение – по вечерам в одиночку по киношкам шляться? Что, у него нет других, более важных занятий? Как и особы, которая согласилась бы разделить его времяпровождение?
И Андрею Николаевичу казалось, что в каждом взгляде, обращенном на него, таится смесь недоумения и даже подозрения; и каждый женский смешок продирал наждаком между лопаток, и каждая кривая ухмылка уличала его в том, что он – великовозрастный недотёпа – опустился до того, что вынужден искать на экранном полотне то, чего ему так не хватает в реальной жизни.
Торопливо, с ушами, налитыми кровью, Андрей Николаевич выбирается из зрительской толпы и, теперь уже неспешно, бредет в направлении своей гавани – родного уютного дома. Ежедневный круг земных дел завершен. Осталось немногое: сжевать приготовленной заботливой матушкой ужин, сунуться на полторы минуты в опостылевшую социальную сеть и завалиться спать.
Наутро колесо жизни, внутри которого сучит лапками двуногая белка, идет на новый оборот. Под звон будильника Андрей Николаевич валится с кровати, на четвереньках доползает до брюк и втискивается в них, периодически попадая обеими нижними конечностями в одну штанину. В механическом темпе чистит зубы и проглатывает завтрак. Стараясь не думать о предстоящем, плетётся на работу, смешивается с людским потоком перед проходными и постепенно начинает идти в ногу с этой безмерной колонной, устремленной в трудовые будни.
На проходной уже отважно пинает никелированную вертушку; двери распахиваются перед ним одна за другой. Вот хлопает за спиной последняя, и Андрей Николаевич, словно тореадор на арену, устремляется к своему рабочему столу. Подобно тому, как осьминог присасывается щупальцами к жертве, он подключается некими ментальными узами ко всем тем компьютерам, ноутбукам, телефонам простой и экстренной связи, расставленным перед ним в грандиозном беспорядке.
Часам к одиннадцати дня он напоминает футбольного вратаря на тренировке, когда по нему бьют мячами все, кому не лень. Он одновременно проверяет чертежи, отбрёхивается по телефону от вышестоящего руководства и объясняет бестолковой Людочке, какую служебную записку надо написать и кому отправить, чтобы их всех не расстреляли возле стены сорвавшего план штамповочно-прессового цеха.
К часу дня он мчится на совещание в заводоуправление; не успев войти, получает втык, лишается 20% премии и летит на участок опытного оборудования, где обливается маслом, хватается за зубило и всеми прочими способами вдохновляет работяг группы механика на трудовые подвиги.
К трем часам, кое-как отмывшись и поменяв сорочку, он уже восседает за своим осьминожьим столом, отсылает по внутреннему мессенджеру график освоения и внедрения начальнику планового отдела и ласково уговаривает Клавдию Михайловну откорректировать чертежи. Дождавшись, когда у нее завершится истерика, бежит в транспортный цех добывать электрокару для перевозки чего-то неподъемного туда, сюда и обратно.
В пять часов его видят одновременно в трех местах, но те, кому он нужен для решения неотложных производственных вопросов, не могут докопаться до него ни по мобильному, ни по экстренному, ни по VK и даже по телеграму.
Что ни говори, а начальник технологического бюро на крупном промышленном предприятии – важная и ответственная должность!
Конец рабочего дня застает Андрея Николаевича бессильно висящим на спинке стула. Он слышит хлопанье двери и смутно сознает, что верные сотрудники покидают