Тёщины рассказы. Валерий Ланин
не работай ты так!"
Наш ему: "СИроткам. Для них работаю".
А как стали всё отбирать… – сначала налоги шибко большие, – семь тысяч насчитает, унесёт. Раньше тысячи-то какие были, десять копеек возьмёшь – орехов полный платок. …Часа два дома полежит, опять в окно стучат, в сельсовет вызывают ("самообложение"). Встаёт, пошёл. И вот только попробуй что-нибудь скажи.
Руки опустили все.
Потом дошло до него: "Вот так Рубец! А я дурак. Какой-то старичошко и всё знал…"
И сказал там: " Моё забирайте, сиротское не трогайте".
Оставил нам с сестрёнкой по жеребцу да кобылку. А нам ничего с ними не сделать, их же прогуливать, кормить надо. Он хоть всему и научил: вот рвите им такую траву, такую…
Литовок нет, чем рвать?
Сводный брат Михаил… Отца треплют, а он успевает свои богатства направо-налево… – овечек продал, свиней, коров, лошадей рабочих и выездных. Эти – в сельсовете – во наживались! Драли за справку сколько; уполномоченный приедет, карман набьёт, уезжает, другой приезжает. Всё распродал и уехал, ищи-свищи. Бегунца на Амур продал. Сытущий, так и блестел. Мы с сестрёнкой: "Михаил, хоть бы вывел наших погулять. Никакой зерниночки, никакого корму нет".
Жеребцы выездные, кобыла породистая. Думаем с сестрёнкой: хоть бы их забрали.
Забрали, мы рады-радёшеньки.
Отчима повезли (на ссылку), он дорОгой: "Эх, Бес! Вот и Бес!"
А эти – исполнители которые – думали, мужик умом тронулся, бесов поминает. Тогда много людей с ума посходило. Старик Жуков, сама видела, корову снегом кормил. Та лежит уже, а он ещё ей в морду ведро суёт.
Когда маленькие были, нам все говорили, что так будет…
ВЕРА ВРОДЕ ДУРОЧКИ
Девушек сколько с ума посходило. Жалко приданого. Шура в Кропанях, Паша тоже помешалась, Моторовна (хозяйка Карчевки), она пить начала, в пивную придёт, ткнёт палец в кружку, кто будет пить? – отдают. В колодец бросались. Бедному доступно было жениться на богатой. Одной сказали: "Уедем…" Увезли, на берёзе повесили, а дядька ехал на станцию, увидал, снял, только привёз в больницу, она и умерла.
МОря (подружка) почти голая, простоволосая, в одних ремках ко мне пришла ("…новое снимай"). Свекровь с детьми, мальчик девяти лет, девочке – одиннадцать, выбросили на улицу разутую, раздетую, она в домик (недостроенный) забежала… – "А сиди, застывай". Она взяла и закрылася изнутри. Деток обняла и с ума сошла. Кондовые двери, бились-бились, ломами двери расщепали. Люди смотрели. А нельзя было смотреть. Куда они её девали? Куда повезли, куда девали, это ни перед кем не отчитывались.
Вера вроде дурочки, пошла активисткой, два ящика себе натаскала, они как короба набиты. Вот таких подобрали, а культурно назвали: делегатки. И шали пуховые, и всякие шали. Власти таких и брали. Умный человек пойдёт?
Вот давай она это добро сушить. Женщины набежали: "Это Яковых, скатерти гарусные, это Параниных…" На заборах висят, в калитку лезут, она их гонит. А мать проходит: "Вот бес-дура! мы с Анюткой всё на пеЦке пересушили".
Нарядится, – в огород и задами на сходку, – разговоры разговаривать дурацкие.
Умные люди помнят: она раскулачивала, она активисткой