Около Парнаса и вблизи Голгофы. Юрий Безелянский

      Всё смыл морской отлив?

      А если по персоналиям? То:

      Козлик в огороде,

      Половик в гульбе,

      Женя, что Захаров, неизвестно где.

      Фишер потихоньку скрылся, словно мышь.

      Хожу я по редакции и всюду тишь,

      Не стучат машинки, перья не скрипят,

      Женщины отправились все в торговый ряд,

      Говорят, там что-то за прилавком есть,

      Все помчались быстренько, раз благая весть.

      Колбаса, сосиски – это уже что!..

      Господи, куда же всех нас занесло?!

      Мечемся, страдаем. И при чём журнал?

      Главное, чтоб в очереди никто не затолкал…

      Я один спокоен. Я, увы, И.О.

      Я теперь за главного. Эко, занесло!

      Сторож и надсмотрщик, определяю гонорар.

      Неужель для этого дан мне божий дар?..

      Печальная картина и надо снова бечь,

      Пока не замутилась в душе родная речь.

      И есть последний шанс,

      перо моё свободно,

      и впереди «фриланс»…

      Комментарий: развал, паника, большинство творческих людей в деп рессии, суициды. А я на белом коне и в сумке «Календарь мировой истории», когда-то сделанный «в стол», он и сыграл роль Боливара, который вывез меня на широкую дорогу с лейблом «Создатель нового времени». Календарист, летописец, хроникёр и ещё Бог знает кто. Короче, цирковой номер…

      После кооперативного слёта-форума в концертном зале «Россия»

      Из выступления продавщицы одного из сельских магазинов: «Доярки требуют от нас скребки для коров, марлю для сцеживания молока, а ничего этого нет…»

      Критики и возмущения было много.

      И вот мой стихотворный отклик:

      Грусть, тоска, печаль, депрессия, или просто хандра

      Существуют безудержные оптимисты. Есть отчаявшиеся пессимисты. Возьмём, к примеру, Владимира Маяковского, который начал свою поэтическую деятельность с тоски и печали («Скрипка и немножечко нервно», «Все мы немножко лошади» и т. д.). А закончил, отбросив свой индивидуализм и крепко полюбив советскую власть, и всё ждал ответной любви. Воспевал власть. Молился на неё. Громогласно объявлял, что «Жизнь хороша! И жить хорошо!» Что, мол, жизнь прекрасна и удивительна. И восхищённо: «Радость прёт!» Так и написал: прёт! А у многих почему-то не пёрло. И никакой радости от жизни, да и сам Владимир Владимирович иногда проговаривался, что «для веселья планета наша мало оборудована…».

      Но это так, иногда. Изредка. А так, наслаждение властью и жизнью. А почитаешь других поэтов и современников Маяковского, то там совсем другие чувства, оценки и интонации.

      Марина Цветаева: «Жизнь – это ев-рей-ский квартал!..»

      А Саша Чёрный, этот вечный пессимист, ироник и брюзга: