Трудный выбор. Татьяна Пешко
было на уровне, понимаешь… Мать в отъезде. В общем, посмотри за ней как за родной, войди в положение, почти неприметным движением фокусника сунул ей в карман зелёную бумажку. – Климова Катя из седьмой, – без тени сомнения, которое, не позволяет возражений, самоуверенным тоном проговорил мужчина. – И вообще, я буду появляться часто, —последние слова прозвучали как угроза.
Вера не успела опомниться, подумать, как ей отреагировать. Если отдаст деньги, возмутиться, то неизвестно, что в ответ сделает этот наглец, который всем своим видом напоминал крутого дельца. К тому же сзади под потолком находилась камера наблюдения. Хоть у неё и неширокая спина, поняла, и она могла помешать зафиксировать тот момент, когда получила взятку. Если бы попробовала вернуть деньги, всё осталось бы на плёнке.
Искушение использовать деньги было немалым. В семье как раз наступил период безденежья. Отсидев лекции, раздираемая плохими мыслями, решила потратить неожиданно выпавшее на неё богатство. Наступала пора осени, приближались холодные дни, её сапоги требовали ремонта. Даже сегодня после небольшого дождя чувствовалась в обуви неприятная влага. Она ещё не знала – что лучше, отдать сапоги в ремонт или купить новую пару. Траты на зимнюю одежду дочери пугали ещё больше.
Она нашла по Арбату, многолюдному даже в дождливую осеннюю погоду.
Москва менялась, становилась новой, более современной, стремилась к европейскому уровню. Многие здания продолжительное время смотрели на город серой, утратившей яркие краски одеждой с рисунками слонов и надписью «Caparol».
Если такая накидка исчезала, взгляду открывалось помолодевшеее и безусловно более привлекательное здание. Но почему-то их внешний вид вызывал ностальгию по прошлому. В самом названии улицы, её звучании было что-то давнее, какая-то провинциальность, в этой провинциальности и пряталось, возможно, особое очарование. А новые, яркие ослепительные краски совсем не подходили к этому названию – Арбат.
Она шла медленно, не спеша , порой останавливаясь у выставленных на продажу картин, у мольбертов неизвестных художников, которые рисовали за гроши портреты прохожих, когда Вера услышала до боли знакомые звуки. Это был, конечно, полонез Огинского, его она сама когда-то неплохо исполняла на фортепиано. Она вспомнила свой небольшой городок, мать, сестру, с горечью подумала о родителях. В музыке действительно звучали нотки грусти, навеянные воспоминаниями о милых и дорогих местах, с которыми связана счастливая беззаботная пора. Что-то защемило в груди от этой такой знакомой мелодии, казалось, скрипка тихо, по-детски всхлипывала.
Она пошла туда, откуда доносились звуки, с каждым шагом мелодия звучала громче и потому более волнующе. Но увидев того, кто рождал эти звуки в пространстве, она замедлила шаг. Девочка лет десяти, худенькая, в старом мокром от дождя плаще, старательно выводила смычком по струнам. Лицо её с мелкими невыразительными чертами, усыпаное веснушками, никак нельзя было назвать красивым. Пышные, но какие-то бесцветные волосы