Данте. Дмитрий Мережковский
кровь моя оледенела в жилах:
Я древнюю любовь мою узнал!»
Но не было Виргилия со мной,
Ушел отец сладчайший мой, Виргилий...
И даже светлый рай не помешал
Слезам облить мои сухие щеки
И потемнеть от них лицу. – «О, Данте,
О том, что нет Виргилия с тобой,
Не плачь, – сейчас ты о другом заплачешь!»
Она сказала, и, хотя не видел
Ее лица, по голосу я понял,
Что говорит она, как тот, кто подавляет
Свой гнев, чтоб волю дать ему потом[18].
«Гнев» – «презренье», «жестокость», «явленное в ней презренье и жестокость замыкают уста мои».
Вдруг Ангелы запели.
«Зачем его казнишь ты так жестоко?» —
Послышалось мне в этой тихой песне[19].
Но Беатриче не слышит песни и продолжает казнить – обличать его.
...Каждым словом
Вонзая в сердце острие ножа,
Чей даже край его так больно резал...[20]
...«Что, – больно слушать?
Так подыми же бороду, в глаза
Мне посмотри, – еще больнее будет!» —
Она сказала. Налетевшей буре
Когда она дубы с корнями рвет,
Противится из них крепчайший меньше,
Чем я, когда к ней подымал лицо
И чувствовал, какой был яд насмешки в том,
Что «бородою» назвала она
Лицо мое[21].
«Яд насмешки», il velen de l’argomento; ядом этим отравлен в сердце «вонзаемый нож».
В эту минуту, мог бы он вспомнить здесь, на небе, как там, на земле, в доме новобрачной, «смеялась эта Благороднейшая Дама» над ним, вместе с другими дамами; тем же «ядом» отравляла нож, «вонзаемый в сердце». «Если бы знала она чувства мои, то пожалела бы меня?» Нет, не пожалела бы, потому что любила, а любовь сильнее жалости. Этого тогда не понял он, – понял теперь, когда уже поздно.
...Суровой,
Как сыну провинившемуся – мать,
Она казалась мне, когда я ощутил
Вкус горькой жалости в ее любви[22].
Горькою кажется жалость тому, кто познал сладость любви. Он и это почувствует, когда уже будет поздно и когда вся глубина любви его осветится страшным светом смерти.
...Верный путь
Тебе указан был моею смертью:
Не мог найти в природе и в искусстве
Ты ничего, по высоте блаженства,
Подобного моим прекрасным членам,
Рассыпавшимся ныне в тлен и прах[23].
О смертном теле своем как будто жалеет бессмертная: в этом опять Беатриче Небесная подобна сестре своей, земной и подземной, – Франческе:
Любовь, что благородным сердцем рано
Овладевает, овладела им
К недолговечной прелести моей,
Так у меня похищенной жестоко,
Что все еще о том мне вспомнить больно...
В эту минуту Данте чувствует, может быть, что не она к нему была «безжалостна», а он – к ней.
Как только что я эту жизнь на ту
Переменила,