КиберЧаръ. Смеклоф
не забыл, что они нам нужны? А ты сам вообще бесценен, твоё старшинство…
– Не наступит никогда!
– Наступит! Только мы первыми должны разобраться с пандеклятьем. Мы, а не МИФ!
Вместо ответа сын одним махом опорожнил бокал и взглянул в зеркало на стене. Старинная рама, почти чёрная, тоже наверняка какого-то модного столяра. Зеркало дореволюционных времён с серебристой патиной. Всё в доме было до тошноты правильно подобрано и выверено до мельчайших деталей. Всё кроме него. Бледного молодого человека с коротким ёжиком светлых волос и трёхдневной щетиной на по-женски красивом лице. Не спасали даже шрамы, должные придать ему недостающего мужества.
– Лучше сдохнуть без печени, чем жить в этом питалкином мире, – вымученно улыбнулся он. – В нём не осталось ничего настоящего, кроме пандеклятья. Я видел это! Оно… уже опутало всю Москву. Оно нас всех сожрёт. Всех до единого. Никто не спрячется…
Первый Азеф заёрзал в кресле.
– Не пойму на чьей ты стороне?
– Конечно, на твоей, папа. Ведь никакой другой нет.
– А с лицом что? Опять железякой себя истязал, – он вздохнул, понимая, что до сына всё равно не достучишься. – Мне нальёшь?
– Тебе не понравится. Хочешь своего любимого вискаря?
Первый Азеф покачал головой, тогда Пятый налил себе до краёв и плюхнулся в кресло, с другой стороны, от печи. По кожаному подлокотнику разлетелись брызги, но он на них даже не взглянул. Рушник всё впитает и пятна лишь добавят перепродуманной обстановке ещё немного достоверности.
– Я всё для тебя сделаю, папа. Хочешь голову Пушкина? Они с оморочником вместе служили…
– Он всё равно ничего не увидит. Воспоминания видит только тот, кто был их свидетелем.
– Мы же единый род. Хочешь на дядину кремацию схожу? Закапаю себе под веко зелья и буду рыдать над его останками.
– Твоё присутствие будет лишним. Никто не должен ничего заподозрить. Сначала разберёмся с пандеклятьем, потом всё остальное. Следи за…
– Двойных агентов никто не любит, – вздохнул Пятый Азеф. – Я такого не видел, но Пушкин рассказывал, как на фронте с них сдирали кожу. Сначала накачивали пылью, а когда они теряли возможность вырабатывать энергию и хуже соображали, подвешивали за ноги. Сопротивляться двурушник не мог, лечиться тоже, поэтому его обдирали, как липку…
– Хватит!
За печной заслонкой что-то затрещало и запыхтело. Запахло жжёным деревом и мерзкой кислятиной. Это раздражало Первого Азефа больше обычного, заставляя всё сильнее морщиться.
– Носки свои сушишь? Силы бы восстановил, вон синий весь.
Пятый Азеф демонстративно оттянул веко и пожал плечами. Взглянул на ладонь и надавил пальцем на руну.
– Пап, дай энергии! А, пап?
Он так наиграно кривлялся, что отец даже хотел отказать, но вовремя удержался от глупости и небрежно махнул пальцем по руне «питание».
Сын изобразил самую широкую улыбку.
– Спасибо за невиданную щедрость. Как у нас энергии, хватает?
– Прекрати!
– Чего