Волк среди волков. Ганс Фаллада
с шампанским. Он выпил, затем сказал:
– Значит, потому, что это вам в забаву. – И с напускным равнодушием: – Полагаю, вам известно, что вы душевнобольной?
– Я уже шесть лет, как под опекой и посажен на цепь, – сказал так же равнодушно гость. – Кельнер, теперь опять… ну, скажем, по полстакана коньяку. – И словно в пояснение: – Я не хочу слишком торопиться, удовольствие надо растянуть. – И опять равнодушное пояснение: – На фронте я не мог выносить стрельбу, все стреляли только в меня. С тех пор стреляю я один. Пейте!
Штудман выпил. Он почувствовал, как алкоголь легким туманом затянул его мозг. Уголком глаза, не поворачивая головы, он видел, как коридорный Зюскинд проскользнул в другой конец комнаты, крадется к двери в ванную. Но барон тоже это увидел.
– К сожалению, заперто, – сказал он с улыбкой, и Зюскинд, огорченно пожав плечами, снова исчез из поля зрения своего шефа.
Потом Штудман услышал, как одна из женщин тихо взвизгнула за его спиной и как зашушукались мужчины. «Осторожно, старший лейтенант! Осторожно!» прозвучало в нем, и в голове у него опять прояснилось.
– Понимаю, – сказал он. – Но как же мы удостоились чести пить с вами здесь, в отеле, когда вы содержитесь в учреждении закрытого типа?
– Сбежал! – коротко рассмеялся барон. – Они там такие губошлепы. Вот будет ругаться старик, тайный советник, когда меня опять изловит. Я, между прочим, успел наделать приятных дел, не говоря уже о стороже, которого я стукнул по кумполу… Что-то медленно у нас идет, – буркнул он вдруг. Слишком медленно. Еще коньяку, кельнер. По полному бокалу!
– Я попросил бы шампанского, – рискнул возразить Штудман.
Но это был ложный шаг.
– Коньяку! – закричал тем свирепее гость. – Коньяку!.. Кто не выпьет коньяку, пристрелю!.. Мне все равно, – многозначительно обратился он к Штудману. – У меня графа пятьдесят первая, мне ничего не будет. Я дворянин, имперский барон фон Берген. Ни один полицейский не посмеет ко мне прикоснуться. Я душевнобольной… Пейте!
«Это добром не кончится, – думал в отчаянии Штудман, в то время как маслянистая жидкость медленно лилась ему в горло. – Бабы там сзади уже хихикают и смеются. Через пять минут он и меня доведет до такого состояния, какое ему нужно, и будет любоваться, как здоровые, точно обезумевшие скоты, ползают на четвереньках перед душевнобольным. Надо уловить момент…» – Напрасная надежда. Неотступно внимательный, сумасшедший стоял у двери, готовый нажать взведенный курок, и не допускал ни единой оплошности.
– Наливайте! – приказал он опять. – По бокалу шампанского, чтобы освежить рот.
– Правильно, хозяин, правильно! – воскликнул кто-то; кажется, лифтер. Остальные одобрительно рассмеялись.
– Вы дворянин и рыцарь, – снова пробует Штудман. – Вношу предложение выпустить из комнаты хотя бы обеих женщин. Из нас же остальных никто не попробует тем временем выйти, даю вам честное слово…
– Выгнать дам?.. Не пройдет! – запротестовали сзади. – Верно, Миццекен? Мы не каждый день так мило и благородно веселимся…
– Слышите? –