Повелитель воды. Сальников Андрей Сергеевич
це мая подвыпившей знойной красоткой в Екатеринбург ввалилась настоящая ташкентская жара. Наш дом нагрелся. Не сразу, но нагрелся. Стены из кирпича толщиной почти в метр, превратили квартиру в аналог горнила русской печки. Кондиционер мы тогда ещё не могли себе позволить. Было мне неудобно, жёстко и дурно, ночь казалась бесконечной. Поворочавшись с час, я пошёл в ванну, чтобы ополоснуть холодной водой лицо, шею, грудь и плечи, так ненадолго легчало. Умывшись, я бросил случайный взгляд в ванну и обнаружил, что слив её опять засорился. В ванной плескалась вода. В некоторой задумчивости я зачем-то провёл указательным пальцем над ванной и в изумлении застыл. И было от чего. В воде под моим пальцем образовалось нечто вроде плавника, который ходил по воде, следуя за моей рукой. “Плавник” этот тоже состоял из воды, но он собирал и тащил за собою всю грязноватую жижицу, имевшуюся в этом объекте личной гигиены. В замешательстве я поднял ладони к лицу и внимательно осмотрел их. Ничего не обнаружил, кроме того, что краем глаза заметил, как тут же разгладилась гладь той лужицы, что имелась в чугунном сосуде. Я зачем-то вернул свои ладони в положение над ванной и в полном изумлении от собственных возможностей на каком-то наитии сделал из этой лужицы шар, который и повис между руками на уровне моей груди. Находясь, похоже, в каком-то странном трансе я наблюдал, как висит в воздухе серо-жёлтый прозрачный шар, в котором плавали какие-то волоски и соринки. Я почему-то ожидал, что шар получится непременно голубым. Вернувшись в себя, я странно знакомым жестом бросил шар обратно в ванну, а затем, сделав лишь небольшое усилие, загнал его в слив. Где-то под ванной раздался негромкий хлопок, и вода исчезла, а я от чего-то резко утратил к ней интерес и спокойно отправился спать. Какая-то часть меня продолжала пребывать в шоке. Зато неизвестно откуда взявшаяся другая часть меня, почему-то была уверена в том, что это не сон и не сумасшествие. Секунду поколебавшись, я всё-таки лёг в постель и к своему удивлению тут же заснул, как опоенный лошадиной дозой снотворного. На другой день, проснувшись, я не только вспомнил всё, что было ночью, но каким-то чудом почти сразу же придумал для себя объяснение случившегося. Причём это объяснение пришло ко мне тогда, когда я, налив себе стакан воды, после первого же глотка, тут же поставил стакан на место. Вода оказалась противно тёплой. Размышляя над ночной загадкой, я на вновь появившемся ниоткуда наитии положил ладонь на стакан с водой и… охладил её на несколько градусов, причём почти без усилия. И как раз в этом вот месте ко мне и пришло воспоминание. Моя умирающая бабушка Лена, с большим трудом найдя меня глазами в толпе родни, едва разлепляя синие в коростах губы, просит: «подойди ко мне Сашенька». Я, изрядно робея, подхожу. Она смотрит на меня удивительно чистыми, синими, как озёра, глазами и я попадаю в эти силки. Ни с того, ни с сего, я беру её руки в свои и меня тут же, как будто бы бьёт током. От этого удара по всему телу проскакивает отчего-то сладкая судорога, заканчивающаяся неведомой мне до этого, истомой. Бабушка Лена всё это заметила, улыбнулась грустно и начала негромко говорить, часто прерываясь из-за одышки: «Нечего мне тебе в наследство оставить внучек. Отдаю тебе свой дар…
На радость ли, на беду ли, не знаю. Смотри не расплескай и не хвастай, а то пересохнет…» и закрыла глаза утомившись. Я помнил Елену Михайловну всегда бойкой, легконогой и сноровистой старушкой с запрятанными под платок волосами, смешливой и очень доброй. Но главное, что помнилось это её вездесущие руки. Эти руки успевали всё. Варить, стирать, топить печь, копать, полоть, окучивать, ниоткуда взявшимся платочком вытирать нам с сестрой слёзы и не больно шлёпать наши попы за проказы. А сейчас передо мною лежала желтовато серая почти незнакомая старушка с почти карикатурно рассыпанными по подушкам седыми волосами. Но главное, я не узнавал её руки. Куда подевались её добрые, пахнущие полынью и молоком вечно что-то отдающие ладони?! Сейчас эти вечные двигатели были похожи на покрытые чешуйчатой, почти коричневой корой, узловатые ветки неведомых деревьев с тёмно-тёмно синими, почти черными пауками вен. Я посидел рядом с нею ещё немного, потом взрослые незаметно от умирающей потихоньку оттёрли и отправили меня на улицу. Через пару часов Елена Михайловна незаметно отошла. Всё думали, что уснула. Обнаружила это тётя Галя, решившая поправить подушки. Начались обычные хлопоты, к которым, в общем-то, всё уже было готово. Через три дня мы ехали на поезде домой, и я совершенно забыл об этом странном случае и о каком-то даре. Я ведь тогда и не понял ничего, хотя мне уже четырнадцать лет было. Да и до сего дня не знал я, что за дар ко мне перешёл. Взрослые, похоже, что тоже. Я, помню, спросил тогда у отца, что это за дар такой, но он ничего не смог мне пояснить, может потому, что он не из этого рода?! А вот мама, мама при ответе почему-то отвела взгляд. Мне только передали иконку троицы, посчитав, вероятно, что об этой, действительно завещанной мне вещице, речь и шла. Только брат бабы Лены, деда Слава, странноватый старик, хитро и остро глянул на меня и зачем-то сказал: «ну теперь держись малец…».
С трудом вынырнув из воспоминаний, я в задумчивости бродил по дому и ломал голову, совершенно не зная, что мне теперь со всем этим делать. Начни я, по глупости, советоваться с кем-нибудь, даже с женой – и тут же нарисуется прямая дорога, если не в психушку, то как минимум, к клиническому психологу. Нет, конечно,