Кровь завоевателя. Замиль Ахтар
и плавно. Вограс, откуда она родом, это гористая часть Пустоши, и она сильно отличается от привычного мира силгизов, йотридов и других равнинных племен, поэтому я не слишком много знала об их обычаях. Странно, что до сегодняшнего дня все это казалось таким неважным. Хотя я многое выяснила о мире с тех пор, как приехала в этот город, обучавшие меня Философы уделяли мало внимания Пустоши, ее племенам и географии.
Сегодня площадь Смеха оправдывала свое название. Перед поэтами, каждый из которых стоял на задрапированном гобеленом помосте, выстроились люди. Шкатулки у ног поэтов ломились от всевозможных монет: в основном аланийских, но я заметила монеты с парящим соколом Кашана, яростным павлином Сирма и даже несколько монет с угловатыми буквами западных земель.
Разумеется, мы с Зедрой сразу прошли вперед, не обращая внимания на сердитые взгляды и топот ног, пока пробирались сквозь толпу. Любимый поэт Зедра, закутанный в зеленый шелк так, что напоминал покрытую травой свинью, засиял от восторга.
– Луна взошла, – сказал он и повернулся ко мне, – а вместе с ней и солнце.
– Ох! – Зедра захлопала и бросила серебряную монету в стоящую у его помоста шкатулку. Монета упала с приятным звоном. – Надеюсь, это была лишь проба.
Я оглянулась. Слишком многие глазели на нас: либо раздраженные тем, что мы пробрались вперед, либо с любопытством изучая прибывших из дворца девушек. Смутившись, я накинула на лицо вуаль и снова повернулась к поэту.
Тот нахмурился:
– Солнце только что погасло, оставив нас страдать! О владычица небес, не лишай нас света!
Умно. Я неохотно откинула вуаль.
Зедра фыркнула и покачала головой:
– Я заплатила, чтобы ты вознес хвалу мне. Луне тоже требуется обожание. – Она лукаво улыбнулась.
– От щек твоих цвета песка исходит сиянье, а глубокие глаза полны огня. Ты дух, что летит под парусами, пронзая туман…
Пока поэт осыпал ее цветистыми словами, я изучала площадь. Перед самыми популярными поэтами выстроились очереди страждущих. Бабар из Зундука – города глубоко в джунглях Кашана – восседал на механическом слоне возле дома наслаждений. Он сочинял воинственные песни для стоявших перед ним гулямов, пашей и хазов. У входа в кофейню безбородый мальчик по имени Джилкиз рифмовал стихи, в основном о волшебных, далеких местах, о которых он узнал от пиратов и моряков, часто посещавших его по ночам. Но самая длинная очередь змеилась к человеку, которого я никогда раньше не видела. Он восседал на медном троне, усыпанном фальшивыми изумрудами и рубинами. Судя по коже цвета земли, он был химьяром. В отличие от окружавших нас гулямов, в большинстве своем тоже химьяров, этот человек был хрупкого телосложения. И он не выкрикивал стихи, как другие поэты, а писал их на пергаменте довольно толстой кистью. Чем он так заинтересовал публику?
Я прервала ванильную чепуху о том, что Зедра – львица на горном пике, и спросила:
– Кто это?
Поэт в зеленом шелке покосился на химьяра:
– А, этот придурок. Он тут всего неделю, и все влюбились в его стихи.
В