Первая любовь. Иван Тургенев
так был весел и горд весь этот день, я так живо сохранял на моем лице ощущение Зинаидиных поцелуев, я с таким содроганием восторга вспоминал каждое ее слово, я так лелеял свое неожиданное счастие, что мне становилось даже страшно, не хотелось даже увидеть ее, виновницу этих новых ощущений. Мне казалось, что уже больше ничего нельзя требовать от судьбы, что теперь бы следовало «взять, вздохнуть хорошенько в последний раз, да и умереть». Зато на следующий день, отправляясь во флигель, я чувствовал большое смущение, которое напрасно старался скрыть под личиною скромной развязности, приличной человеку, желающему дать знать, что он умеет сохранить тайну. Зинаида приняла меня очень просто, без всякого волнения, только погрозила мне пальцем и спросила: нет ли у меня синих пятен? Вся моя скромная развязность и таинственность исчезли мгновенно, а вместе с ними и смущение мое. Конечно, я ничего не ожидал особенного, но спокойствие Зинаиды меня точно холодной водой окатило. Я понял, что я дитя в ее глазах, – и мне стало очень тяжело! Зинаида ходила взад и вперед по комнате, всякий раз быстро улыбалась, как только взглядывала на меня; но мысли ее были далеко, я это ясно видел… «Заговорить самому о вчерашнем деле, – подумал я, – спросить ее, куда она так спешила, чтобы узнать окончательно…», но я только махнул рукой и присел в уголок.
Беловзоров вошел; я ему обрадовался.
– Не нашел я вам верховой лошади, смирной, – заговорил он суровым голосом. – Фрейтаг мне ручается за одну – да я не уверен. Боюсь.
– Чего же вы боитесь, – спросила Зинаида, – позвольте спросить?
– Чего? Ведь вы не умеете ездить. Сохрани Бог, что случится! И что за фантазия пришла вам вдруг в голову?
– Ну, это мое дело, мсье мой зверь. В таком случае я попрошу Петра Васильевича… (Моего отца звали Петром Васильевичем. Я удивился тому, что она так легко и свободно упомянула его имя, точно она была уверена в его готовности услужить ей.)
– Вот как, – возразил Беловзоров. – Вы это с ним хотите ездить?
– С ним или с другим – это для вас все равно. Только не с вами.
– Не со мной, – повторил Беловзоров. – Как хотите. Что ж? Я вам лошадь доставлю.
– Да только смотрите, не корову какую-нибудь. Я вас предуведомляю, что я хочу скакать.
– Скачите, пожалуй… С кем же это, с Малевским, что ли, вы поедете?
– А почему бы и не с ним, воин? Ну, успокойтесь, – прибавила она, – и не сверкайте глазами. Я и вас возьму. Вы знаете, что для меня теперь Малевский – фи! – Она тряхнула головой.
– Вы это говорите, чтобы меня утешить, – проворчал Беловзоров.
Зинаида прищурилась.
– Это вас утешает?.. О… о… о… воин! – сказала она наконец, как бы не найдя другого слова. – А вы, мсье Вольдемар, поехали ли бы вы с нами?
– Я не люблю… в большом обществе… – пробормотал я, не поднимая глаз.
– Вы предпочитаете tete-à-tete?..[8] Ну, вольному воля, спасенному… рай, – промолвила она вздохнувши. – Ступайте же, Беловзоров, хлопочите. Мне лошадь нужна к завтрашнему
с глазу на глаз?