Живые души. Садыков Денисович Андрей
трудностей и неприятностей. Во-первых, высмеяли бы чуждое татарам итальянское имя, а во-вторых, стали бы некрасиво коверкать его, по-просту называя бабушку «Джулёй». Когда я услышал эту догадку, то снова рассмеялся от души – как тогда, когда бабушка впервые рассказывала мне ту самую историю о походе Дау Ати в ЗАГС.
На самом деле только такие добрые беседы и спасали от неизмеримо-обидной тоски, охватывающей меня от осознания своей беспомощности в общении со сверстниками в школе. Правда – нужно сделать ремарку. Со сверстниками, оставшимися после катаклизмов. Абсолютно неадекватными и вытеснившими всех, кто не подходил под их лекало. Однако тогда я не понимал своего случайного несчастья. Разумеется, хотелось быть признанным. Хоть кем-то. Благодаря бабушке моя вера в себя не угасала. Свет продолжал искрить возможными успехами в учёбе, вера в которые приходила после очередного разговора по душам.
А вообще – если возвращаться к курьёзным историям с именем бабушки – то их неисчерпаемо много. Несмотря на красоту этимологии слова «Гульчачак», никто почему-то почти не может запомнить, как правильно его произносить. Совершенно разные люди от мала до велика нарекали бабушку за всю её длинную, насыщенную жизнь и «Гулиёй», и «Гуль-Чак-Чаком», и «Гульчанаком», и «Гульчатаем», и даже «Гульчачнёй Максутуровной»!
Ну да ладно. Бабушка никогда не держит ни на кого зла и не затаивает обид. Не такой она человек. К тому же, вряд ли она вообще бы стала обижаться на то, как люди ошибаются, когда произносят её имя. Чего же тут обидного? Можно только по-доброму посмеяться.
Если вернуться к основной мысли, предшествующей рассказам о происхождении имени одного очень значимого для меня человека, то можно смело сказать, что бабушки растили нас с Максимом чуть ли не с пелёнок. Поэтому и в школу за моего товарища пошли вступаться не родители, а не кто иная, как Рита.
У неё была особая манера речи. Когда она говорила, в её голосе будто бы всегда звучала нота недовольства. Рита никогда не пренебрегала нецензурными выражениями и умела в нужный миг лихо пользоваться ими. Готова была порвать за Максима глотку любому. Кто бы ни напал на её горячо любимого «пельменя» – она всегда оставалась наготове.
Рассуждая о неприятной истории в школе, случившейся с Максимом, могу сказать одно – думаю, что в кабинете директора не было никакого согласия и взаимопонимания между враждующими сторонами. Впоследствии, Рита рассказала моей бабушке, что она ответила, когда ей предъявили за – якобы – жалобу, поступившую к директору от девчонки-ябеды и её родителей. Рита уверенно произнесла с чистой совестью: «А что ещё Максим должен делать, если они его мучают? Он ни в чем не виноват и правильно поступил. Меньше будут приставать».
В общем-то говоря, Рита была совершенно права. Как с языка сняла те же самые слова, которые мы с бабушкой высказывали между собой в защиту Максима. Но, по-видимому, враньё мелкой доносчицы показалось директорше очень убедительным, и потому Максима вскоре провозгласили «жестоким»,