Коммуна. Луиза Мишель
наконец революция. Поистине, никто из нас не мог себе и представить, что могло бы сравниться с преступлениями империи!
По выражению Рошфора[3], то время и наше походят друг на друга как две капли крови. В то кошмарное время, как и сегодня, поэты воспевали эпопею будущей жизни и смерти: одни – в пламенных строфах, другие – с горькой усмешкой.
Как наши тогдашние песни были бы своевременны и теперь!..
Бросая властям в лицо обвинения в гнусности, в словах не стеснялись. Песня «Баденгетт»[4] вызвала глухую ярость императорской шайки…
Одним из веселых тюремных воспоминаний рисуется нам эта песенка, пропетая однажды вечером хором всеми узниками Версальской тюрьмы. Две коптилки освещали наши тела, распростертые на земле вдоль стен.
Для стороживших нас солдат империя и в 1871 году все еще была в силе. И они приходили в ярость, а вместе с тем и в ужас от нашего пения. Они угрожали, что нас строжайше накажут за оскорбление его величества императора.
Другой припев, популярный в массах в конце империи, тоже выводил из себя наших «победителей».
За пару су – пакет:
Баденге и Баденгетт!..
Убеждение в прочности империи было еще столь велико в рядах версальской армии, что в приказе о моем предании суду, врученном мне в исправительном доме, я (как и многие другие, конечно) прочла следующее:
Вследствие отношения докладчика и заключений Императорского Комиссара касательно предания 6-му военному суду и т. д.
Правительство не ломало себе головы над изменением формулы.
Долгое время возмущала нас терпеливая готовность масс к страданиям в последние мучительные годы правления Наполеона III. Мы, энтузиасты свободы, предугадывали ее ранее масс, и наше нетерпение было несравненно сильнее…
О, как давно уже хотелось нам вырвать окровавленное сердце из груди и бросить его в лицо императорскому чудовищу!
Как давно уже с холодной решительностью повторяли мы стихи из поэмы «Возмездие» Виктора Гюго:
Пора, пора пришла, Гармодий[5]:
Спокойно можешь ты злодея поразить.
У тирании была тогда всего одна голова. Нас обволакивала светлая греза о будущем, и виновник декабрьского переворота казался нам единственным препятствием на пути к свободе.
II
Похороны Виктора Нуара
Тысяча восемьсот семидесятый год открывается трагически: Пьер Бонапарт[6] убивает Виктора Нуара[7] в своем доме в Отейле, куда тот отправился вместе с Ульриком де Фонвьелем как секундант Паскаля Груссэ[8].
Это хладнокровное убийство довело до предела отвращение, внушаемое Бонапартами.
Как дрожит на арене бык, двигая кожей, утыканной копьями, так дрожали от бешенства массы.
На похоронах Виктора Нуара взрыв казался неминуем. Это убийство было одним из тех роковых событий, после которых падают самые