ПластМасса. Роман Поликарпов
пропитания – то я была бы только рада, мне кажется, что физически будешь здоровее, работая дворником, чем сидя в офисе на жопе.
– Мне кажется, что образ дворника у тебя в голове немного отличается от истины.
– С чего это вдруг?
– Ты романтизируешь, представляя себя в длинном коричневом плаще, в раннее туманное утро, как одинокого дворника с дымящейся самокруткой в зубах, смахивающего с тротуарной плитки осенние разноцветные листья. Все же это грязь, уборка урн, в которые кто-то нассал или блеванул ночью, бутылок, блевотины и прочего дерьма. Мы живем в куче собственных испражнений и объедков.
– Знаешь, если видеть во всем только гавно, то чем ты лучше?
– Это не гавно, это реальсность.
– На это все можно было бы закрыть глаза, разглядывая поутру воробушков, которые умываются в луже, думая о том, что после работы вернешься в свою норку и займешься любимым делом.
– А если это дело – бухло?
– Бухло – это не дело, к сожалению, это заполнение внутренней пустоты, таблетка от вопросов “что-то не так?”, таблетка “смирения”. Это из-за отсутствия самоопределения и следующего за этим охватывающим чувством не понимая того зачем же все таки ты живешь. Люди, которые застряли в том возрасте, когда уже нужно было бы определиться в жизни, но им это не удалось. А тут, кстати, Кифа сейчас бы добавил, что это проблема системы, которая не рассматривает индивидуальности, а лишь взращивает однотипные шестеренки. Кому-то дается просто, как мне, например, а кто-то тянет и тянет, но никак не вытянет.
– А ты самоопределилась?
– Да, давно, как-то само вышло, знаешь.
– Ну расскажи?
Она села на землю там же, где только что и стояла, туника вздыбилась от набранного воздуха и словно красное облачко плавно опустилась туманом вниз. Даня тоже начал садиться на землю вслед за ней, рассматривая яркую сцену на которой разворачивалась какая-то неописуемая сцена не то смерти, не то рождения.
– У меня воспоминание из детства, которое на какой-то момент потерялось где-то в закутках моего подсознания, но сейчас я отчетливо помню как мне нравилось подшивать что-то к куклам и мягким игрушкам, потом я начала прям целые платья для них шить, украшать бисером и блестками, когда еще чуть-чуть старше стала, дед показал как за швейной машинкой работать. Она у него была древнючая, знаешь же эти чугунные ручные одноигольные, справа за баранку крутишь, а она шьет?
– Ну образ у меня складывается, но не могу сказать, чтобы близко к такой подходил.
– Это, наверное, память у тебя шалит, их обязательно где-то у кого-то или друзей, или родственников можно было увидеть. Ну и начала я для себя делать сама платья, не без помощи деда, конечно же. – Меля засмеялась. – Ты бы видел, что я чудила, а меня еще и родители в этом гулять отпускали, сты-до-ба.
Данила расплылся улыбкой от умиления, представляя в своей голове уменьшенную копию сидящей перед ним девушки в несуразном разноцветном платье с торчащими во все стороны словно перьями кусками ткани и ниток.
– Ну а потом средняя школа, старшая, пришли какие-то проблемы, на