Великие князья Дома Романовых. Инна Соболева
делавшие все наперекор друг другу, в отношении Шарлотты Карловны были единодушны: оба самодержца подарили ей по нескольку поместий. Шарлотта превратилась не просто в богатую, а в очень богатую женщину. И очень влиятельную. Не было отбоя от просителей, умолявших ее о заступничестве. Правда, злые языки утверждали, что у нее был один порок: страсть к взяткам. Говорили, в благодарность за протекцию брала все, не пренебрегала даже куском ситца.
Но совершенно особенное ее положение при дворе, положение скорее члена царского семейства, чем подданной, началось после убийства Павла. В ту памятную ночь в Михайловском замке все растерялись: Мария Федоровна истерически кричала, что хочет царствовать, Александр дрожал от ужаса, Константин не мог поверить случившемуся. Не растерялась одна Ливен. С невозмутимым хладнокровием разбудила она своих воспитанниц и воспитанников: Марию, Екатерину, Анну, Николая и Михаила; одела их, велела заложить карету, потребовала военный конвой (даже в момент всеобщей неразберихи ее не посмели ослушаться) и под прикрытием конвоя отвезла детей в Зимний дворец, куда в ту же ночь было перенесено пребывание двора. Благодаря самообладанию Шарлотты Карловны дети не стали свидетелями событий, которые могли нанести непоправимый вред их неокрепшим душам.
Ее поступок оценили все. Великие княжны целовали ей руку – честь невиданная: им полагалось целовать только руки императриц. А когда Шарлотта Карловна целовала руку вдовствующей императрицы, Мария Федоровна делала вид, что хочет поцеловать руку графини, но та спешила свою руку отдернуть. Язвительные придворные потешались этими регулярно повторяющимися сценами. Потешались, разумеется, молча, сохраняя выражение преданности и умиления.
С питомцами своими гувернантка нимало не церемонилась. Больше всех доставалось Николаю Павловичу. Перед вступлением на престол он командовал гвардейским корпусом и был ненавидим офицерами. Тайно. Первой открыто сказать об этом осмелилась Шарлотта Карловна: «Николай, вы делаете только глупости! Вас все ненавидят». Трудно представить, чтобы он кому-то простил такие слова. Ей – простил…
Когда убили Павла Петровича, Николаю шел пятый год. Он не мог осознать вполне того, что произошло, но смутные ощущения чего-то страшного, непоправимого сохранил на всю жизнь. Скорее в душе, чем в памяти. Отсутствия отца он не почувствовать не мог: тот почти каждый день навещал детей (Николая, Анну и Михаила) на их половине, играл с ними, был ласков, иначе как «мои овечки, мои барашки» малышей не называл. Особенно нежен был с Николаем. Это неожиданно и странно, если знать о том, что не считал мальчика своим сыном. Что доподлинно известно из письма императора Федору Васильевичу Ростопчину: «…Александр, Константин и Александра – мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест о признании сына моего Николая незаконным, но Безбородко (канцлер,