Синдром отката. Нил Стивенсон
для этих мест немецко-мексиканской семьи. Время от времени на ранчо заезжал кто-нибудь из ее многочисленных дядьев и кузенов: помочь молодым обустроиться и, как подозревал Руфус, за ним присмотреть. И кто их осудит? Они вправе опасаться, что парень вроде него, женившись и увезя жену подальше от родни, начнет распускать руки, – и вправе удостовериться, что это не так. Все правильно: доверяй, но проверяй.
В то время политические полюса любопытным образом замкнулись, когда хиппи, решившие вернуться к истокам, стали неотличимы от ультраправых выживальщиков – просто потому, что девяносто девять процентов времени занимались одним и тем же. Чтобы объяснить, зачем зарылся в глушь и копаешься в земле, а не уедешь в какой-нибудь пригород Далласа и не найдешь работу в «Уолмарте», нужна какая-то история. У хиппи и ультраправых они сильно отличались, но на практике об этом редко вспоминали. Мэриел тяготела скорее к хиппи; Руфус оставался сам по себе.
Поначалу он всерьез надеялся на прибыль; но снова и снова обнаруживал, что, как ни рви жилы, даже при большом везении тебе удастся выжать из земли лишь на несколько долларов больше, чем в прошлом году. Шли годы, и Руфус начал спрашивать себя, зачем во все это ввязался. Колледж по квоте давно сошел с повестки дня; но ведь можно уехать куда угодно и хоть авторемонтом заняться, все хлеб. Расходы на жизнь вырастут, зато он будет спокойно спать по ночам, а не ставить будильник на 2:30, чтобы отстреливать по ночам диких свиней.
Трупы он оставлял на месте, и к утру их сжирали другие свиньи. Еще один образчик бессмысленности такой жизни. Свиньи едят все, даже друг дружку. Жвачные животные уничтожают траву, но корни оставляют в земле, – свиньи же взрывают землю и выкапывают корни. Начинается эрозия. Там, где прошли свиньи, могут жить разве что муравьи. Уничтожить этих тварей с одной винтовкой невозможно; и те, кого он убивает, становятся пищей для следующих. Руфус и Мэриел запретили Адели подкармливать Пятачка и его собратьев. Увы! Пятачок уже получил хороший жизненный старт, усвоил, что где люди, там еда, – и Руфус начал подозревать, что выстрелы по ночам не пугают его, а привлекают. Хряк понял: где стреляют, там можно нажраться от пуза мясом убитого родственника. Ночь за ночью Руфус выходил на охоту – а Пятачок только жирел и наглел.
Почти все это Руфус понял задним числом, в свете того, что случилось дальше. Изводил себя мыслями о том, что надо было выследить именно Пятачка. Пристрелив какого-нибудь хряка, оставить того валяться на земле как наживку, а самому залечь в засаде и ждать. Годы прошли, но он все еще ворочался ночами без сна, думая, что в те далекие дни, когда у него еще была дочь, не раз и не два ловил Пятачка – светлый силуэт среди других таких же – в перекрестье инфракрасного прицела, но не спускал курок. Просто потому, что не знал, как наутро, за завтраком, будет смотреть в глаза Адели.
Недавно он научился одному фокусу: только в голову заползут мерзкие мыслишки о том, что было бы, если бы… – высовывай язык. Открывай рот и высовывай язык так