Бог Солнца. Чарли Хольмберг
она рисует, – сказала мама со слабой улыбкой. – Даже когда наступает конец света.
– Вовсе не наступает, – возразила я, отнимая руку. Но я и в самом деле рисовала. Заполняла страницу за страницей набросками Сайона, пытаясь запечатлеть его глаза, однако это оказалось так же сложно, как передать сияние Луны на том первом рисунке, который я сделала сразу после исчезновения Солнца. И то и другое слишком волнующе, чтобы образы можно было передать столь примитивными средствами.
Сайон сказал, что я стала лучше. После работы в соборе?
Каждый раз, пытаясь разузнать у него наше общее прошлое и натыкаясь на глухую стену, я ужасно раздражалась.
Увидев прислоненную к задней стене дома лестницу, я с трудом по ней взобралась. Досада подпитывала каждый шаг, на сгибе локтя резко раскачивалась лампа.
Я едва не позабыла о своем раздражении, когда увидела, что сделал Сайон. Он согнул и разрезал металлические желоба, образовав непонятный символ – по крайней мере, непонятный с моего ракурса. В нем тлели мягкие красные угольки, и Сайон подбрасывал к его основанию дрова, чтобы добавить еще.
В голове теснилось множество вопросов, но один взял верх:
– Откуда ты меня знаешь?
Он поднял голову. Казалось, его глаза светятся сами по себе. В тени стрекотали сверчки.
Его взгляд вернулся к странной конструкции.
– Видел тебя в Элджероне, в соборе.
Я поднялась на крышу, стараясь не потерять равновесие.
– Я бы тебя запомнила.
– Да?
Я принялась нервно теребить свою косу.
– Ну разумеется. Ты… запоминаешься. – Я отказывалась смущаться от этого слова.
Мгновение он не отвечал.
– Сейчас я выгляжу иначе.
Я уставилась на него, пытаясь понять. Пытаясь представить его с короткими волосами или более худым. Возможно, чисто выбритым. Память отказывалась повиноваться, но если рассмотреть его при свете дня…
– Ты мне не доверяешь? – спросила я.
Он замер, но не ответил. Я вздохнула.
– Конечно, нет, ты меня почти не знаешь… Или знаешь, а значит, у меня далеко не такая надежная память, как мне кажется.
Он покачал головой.
– Дело не в доверии.
– Тогда в чем же?
Он вновь не ответил, и мы оба знали почему: не мог. Однако Сайон… производил впечатление человека мягкого. Что это за правда, настолько незначительная, что не задержалась в моей памяти, но при этом настолько невероятная, что он не мог о ней поведать?
Наконец с его губ сорвался слабый выдох.
– Если ты откроешь мне свою душу, Айя, возможно, я отплачу тем же.
От его ответа я едва не задохнулась. Я ждала молчания или что он сменит тему, или даже извинится, но уж точно не подобного предложения – такого, которое я не могла принять.
Солгать не получится: уже тогда я понимала, что он видит меня насквозь. Попробуй я скрыть правду, он поймет – следовательно, я не могла пойти на такую сделку. Потому что не могла признаться ему, что скучаю по своей известности в городе, по своему творчеству и что