Мир всем. Ирина Богданова
на дочку. – И твоего тут больше ничего нет.
От крепко сжатых кулаков мне в ладони впились ногти. Я бы, наверно, её ударила, но помешал знакомый громкий голос, резанувший свару как всполох молнии:
– Антонина, Тоня! Никак вернулась?!
Круто развернувшись, я встретилась глазами с прежней соседкой тётей Аней – работницей с ткацкой фабрики. Война мало изменила низкорослую и жилистую тётю Аню, разве что прибавила седины и лёгкой кистью навела тёмные круги под глазами.
Тётя Аня решительно раздвинула сгрудившихся жильцов и потянула меня за рукав:
– Пойдём ко мне! Небось устала с дороги. Попьём чайку, поговорим. – Она мигом разогнала соседей. – Что уставились? Фронтовиков никогда не видели? Между прочим, они за вас кровь проливали. И за тебя, Людка, в том числе, – последнее адресовалась моей противнице. Судя по наступившей тишине, тётя Аня пользовалась непререкаемым авторитетом, и даже горластая тётка в её присутствии непроизвольно съежилась и стала казаться ниже ростом.
Прежде, до войны, тётя Аня была незаметной. Она рано уходила на работу, тихо возвращалась в свою комнату около кухни и никогда не встревала в ссоры между хозяйками. Я помнила её по тяжёлым рукам с чуть расплющенными кончиками пальцев и по громкому голосу, как у многих глуховатых людей.
– У нас на фабрике все работницы глохнут, – объясняла тётя Аня, когда кому-то приходилось повышать голос в разговоре с ней. – Это потому, что от ткацких станков такой грохот стоит, что ни словечка не разобрать. Да и орать мы в цеху привыкли, у нас бабы все голосистые.
Но при всей своей голосистости тётя Аня оставалась очень скромной, даже робкой.
Она заметила моё удивление и усмехнулась:
– Это я в войну научилась командовать. Сама знаешь, на производстве кто на фронт ушёл, кого голод забрал, вот меня и поставили мастером на участок, где марлю гонят. – Она завела меня в свою комнатку и поставила чайник на керосинку. – А марля – это сама понимаешь что. Бинты для раненых. Бывало, прижму рулон к лицу и заливаюсь слезами, как представлю, что скоро эти бинты в крови наших солдатушек утопнут. Вот и приходилось две нормы выбивать, где криком, где лаской. Хотя наши рабочие и без потычек старались, у всех на фронте у кого муж, у кого сын или брат, но всё равно приходилось глоткой барьеры брать – то смежники подведут, то нитка не та идёт, то слесарь сутки не спавши, с ног валится. Иначе никак! А новые соседи у меня вот где! – Кивнув в сторону коридора, тётя Ана подняла ладонь и стиснула крепкий кулак: – Их надо держать в строгости, иначе в квартире будет бардак.
Передо мной очутилась чашка чая и горстка сушек – тётя Аня засуетилась:
– Ты посиди, я тебе ещё картошечки нажарю, нам на работе с подсобного хозяйства по три кило выдали!
Я покачала головой:
– Спасибо, тётя Аня. Я не голодная. У меня сейчас кусок в горло не лезет. Думала домой приду, а тут…
Я пожала плечами, не зная, что добавить. И так всё ясно. Не каждый день доводится вернуться с фронта и увидеть свою комнату занятой, а жильцов в твоей одежде.
– Да