Чужой крест. Елена Поддубская
обносила их, не страшась ни солевых зарядов в ружьях сторожей, ни окликов конной охраны. С мая и до середины осени кормиться с веток получалось у каждого забора. Город долгие годы оставался одноэтажным, и частный сектор изобиловал фруктовыми деревьями. В мае ребятне подмигивали красно-жёлтые фонарики черешни, круглой, одна в одну. Гроздь сорвёшь, в руке не поместится. Июнь дарил вишню: чёрную, рожу сводит от кислоты, но дармовая и такая пойдёт. А уж какое из неё варенье – весь квартал знает; когда хозяйки снимают пенки с навара, их отдают дворовым пацанам. Из них кто первые в очередь встали, те и получили. Володьке боголовому всегда доставалось сладостей и без толкотни. Любили его бабки, тётки в толпе сразу примечали. Пенка с вишнёвого варенья приторная, как медовая патока. С урюка, понятно, она вкуснее, с кислинкой и запахом до глубины ноздрей, но урюк в горах созреет не ранее конца августа. И груши «Талгарская красавица» тогда же, тугие и сочные. Казахский пригородный посёлок Талгар был под завязку забит переселенцами всех мастей. Безработные и безденежные, они весь летний сезон собирали всё, что плодилось на земле и в ней, а корейцы и уйгуры свозили урожай в столицу.
Центральный базар Алма-Аты, его все звали Зелёный, был неподалёку от квартала, где жила семья Полянских. Володя часто гулял там, любуясь красками овощей и фруктов, наблюдая за лицами торговцев. Он садился на корточки и мог часами наблюдать за этой жизнью. Однажды, примостившись около корейцев, он нарисовал палочкой в пыли лицо одного из продавцов. Тому понравилось, и он попросил мальчишку сделать портрет на бумаге. Повесил его около стенда, приколов гвоздиком к деревянной рейке. Рисунок привлекал внимание и покупать у этого продавца стали больше. Фишка пришлась по душе другим торговцам, они стали просить Володю нарисовать и их портреты. Парень никому не отказывал, ему самому было интересно подмечать главные черты и мимику людей, а потом показывать это на бумаге. Иногда портреты получались похожими на шаржи или наброски, иногда это были настоящие зарисовки. Способного мальчика стали отличать от прочей шпаны, какой во всяких людных местах предостаточно. Володя гордился этими знакомствами и вскоре стал получать от них выгоду.
– Привет, люка-люка, чеснока-чеснока! Как дела? Навар есть? – кричал Полянский корейцам. Даже пацаном он умел держать фасон. Неудачливые потомки самураев улыбались, глаза их тонули под наплывшими щеками:
– Пиливет, пиливет, Володька-сан! Есть навал, есть.
Парнишка махал в ответ, как если бы это он держал рынок и доволен был прибылью:
– Мододца! Хорошего тебе торга, аксакал!
– Сыпасиба, Володька-сан! – юркий кореец не пропускал мимо ни одного из посетителей и распевно кричал: – Люка-люка! Чеснока-чеснока! – Уверенный, что дар воздастся сторицей, он обязательно протягивал пацану не дорожку головку, а то и две ценных корневищ: – Делжи!
Володя благодарил, воздавал почёт Гермесу, богу торговли, желал удачи продавцам на весь день и шёл дальше.