Рыцарь с буйной фантазией. Серийный бабник. Дарья Калинина
молчал и сопел. Господи, до чего трудно с ним разговаривать! Ведь ни словечка в простоте не скажет!
– Как? – наконец буркнул дед. – А вот подарили мне ее.
– Подарили? Просто так подарили?
– Не знаю, может быть, красивым девкам просто так подарки и делают, а я мужчина – боевой офицер, просто так подарки принимать не приучен!
– Но шпагу тебе подарили? За боевые заслуги? Перед отечеством?
– За заслуги. Но не боевые и уж точно не перед отечеством.
Мариша вопросительно уставилась на деда.
– Вижу, что все равно не отстанешь! – вздохнул тот. – Ладно уж, расскажу. Но только учти, чтобы никому потом не проболталась. История эта хоть и давняя, а все равно нехорошо, если на свет выплывет.
Мариша тут же поклялась, что никому не скажет. И при этом ни мгновения не сомневалась, что клянется от чистого сердца. Но в то же время не сомневалась, что завтра же, если уже не сегодня, все выложит Инне. И кто после этого поймет женщину, если она сама себя не понимает?
– Был у меня один товарищ, – начал говорить дед. – Мы с ним еще в Великую Отечественную познакомились.
Мариша знала, что деду, несмотря на его крайнюю молодость в те годы, довелось побывать на войне. Он был, что называется, сын полка. Отец его был на фронте. Мать и прочих родственников, которые оставались в деревне, сожгли фашисты. А дед десятилетним мальчишкой пробился через линию фронта и разыскал своего отца. Отослать мальчика прочь отец не успел. Его вскоре убили. И ребенка оставили при полке, рассудив, что переправить обратно через линию фронта – это значит отправить мальчонку на верную смерть.
Так что дед остался на фронте и прошел почти всю войну, дойдя до самого Берлина. И даже получил награды за проявленные им, несмотря на юный возраст, отвагу и мужество.
– А потом я так и пошел по военной части. И Гришка тоже. После войны сложное было время. Наши пути разошлись. Он продолжал служить и уже полком командовал, когда попала к нам бумага, что, дескать, не погибли у Гришки родители.
– И что?
– Не погибли, а оказались в Германии. И мало того, что оказались там, так после войны еще и вернуться на родину не пожелали. И целиком, с потрохами продались западному империализму.
И подергав себя за ус, что являлось у деда признаком негодования, он продолжил:
– В общем, мерзкая та была бумага. И главное, не подкопаешься и не докажешь ничего. Родители у Гришки в самом деле пропали. А убиты они там или живы остались, то ведь никому точно неведомо было. И светило Гришке по этой бумаге ни много ни мало, а служебное расследование.
– Какое еще расследование? – возмутилась Мариша. – Он ведь со своими родителями с начала войны не виделся, так?
– Так-то оно так, – кивнул дед. – Я это точно знал. И многие другие хорошие друзья знали. Только в комиссии не они сидели. А совсем другие люди. Им Гришка никто. Они с ним из одного котелка кашу не хлебали и одной шинелью не укрывались. И из-под огня их Гришка не выносил. Одним словом, не поздоровилось бы Гришке, дойди эта бумага до тех, кому она предназначалась.
– Не