Хозяйка мертвой избушки. Алексей Кудесин
совершенно неожиданно, но попали прямо в цель. Ведь именно за этим она и рвалась в Дремучую Чащу. Поэтому не сбежала вместе с Петрусем.
Глаза старухи прищурились, разглядывая ее, потом расширились, словно она поняла что-то важное. Губы изуродовала усмешка.
– Ихи-хи! Ясно теперича с кем дело имеем. Сейчас мы покажем тебе… какая я добренькая.
Она вскинула одну ладонь в сторону Алёнки. Та ощутила, как платье обтягивает тело, словно сзади её ухватил и потянул кто-то сильный. Хотела оглянуться, но тут старое залатаное платье не выдержало и с треском разлетелось на лоскуты. Девица ощутила голой кожей прохладу, потом она вскрикнула и сжалась, пытаясь спрятать руками сокровенное.
– Это большая ошибка, – мерзко хихикнула старушка, – за добренькую меня считать.
Из-за печи с грохотом и звоном цепей выехал огромный котёл. Тоже чугунный. Если небольшая заслонка была тяжеленной, то этот котёл наверняка мог поднять лишь богатырь. Яга же управлялась с ним, даже не касаясь.
– А ну ка покажись… – вторая рука не отпускала девицу. Яга перебрала в воздухе крючковатыми пальцами, руки и ноги девицы развело в стороны. К щекам прилилась кровь, из глаз брызнули слезы.
– Не надо, бабушка… – пикнула Алёнка. – Я же..
– Вижу я, чистенькая ты, – хекнула бабка. – Но надобно еще почистить…
Она подошла к девице и ткнула пальцем в бок. "Ай! – вскричала та и тут же запричитала. – Прости, бабушка. Не хотела тебя обидеть…"
– Кожа да кости, – бросила Яга, не слушая её. – Зато молоденькая. Мяско должно быть сочным…
Она мечтательно поглядела в угол избы, где на полке стоял человечий череп. Руки старухи перекрестились, пальцы сжались в кулачки.
Котёл подскочил к огню, выплеснув немного воды, Алёнка подлетела к нему и бултыхнулась внутрь.
И задохнулась. Вода обожгла. Алёнке показалось, что с неё живой сдирают шкуру. Если от заслонки жгло лишь ладошку, теперь полыхало все тело. Не в силах прекратить, она начала кричать и биться.
– Ихи-хи, – обрадовалась старушка. – Теперь поняла, болезная…
Усилием воли Алёнка заставила себя прекратить. Тело жгло, но теперь боль ощущалась как сквозь вату. Девица видела свою ладошку, красную и разбухшую. Совсем близко полыхало пламя в печи, как ни горяча была вода, стенки котла становились ещё горячее. Ноги жарило совсем нестерпимо.
Надо спешить, – подумала Алёнка. Иначе я не успею… Не смогу… Спросить! Узнать про маму! Доискаться…
Она раскрыла рот и сказала совсем не о том:
– Прости меня, бабушка! Как же мне жаль, что не сумела я вам помочь…
Правду старики сказывают, перед смертью из человека лезет истинная его сущность. Бабка перестала хихикать, замерла, лупая глазами, как филин.
– Чевой та? За что простить?
– Хоть так услужу… – вскричала Алёнка. – Только дождитесь, когда мяско отойдёт от косточек. Вы старенькая, хоть зубов много, но ведь жевать устанете…
Девица говорила из последних сил, сама уже не понимала, что несёт, но частила. Почему-то казалось очень