Вепрь. Николай Иванников
Славянка. – По-моему, да…
– Коз-зёл… Ладно, чёрт с ним.
Наклонившись, он взял из пепельницы недокуренную сигарету и сделал маленькую затяжку.
– Ну и кто же ты такая, девочка?
Славянка помотала головой:
– Моё имя вам ничего не скажет. И говорить я буду только с Кругловым.
Человек чиркнул зажигалкой, и круглый огонек вспыхнул прямо у ее глаз. "Сначала ты поговоришь со мной", – означало это. Славянка со скучающим видом отвела взгляд в сторону. Вздохнула так, будто хотела сказать: "Как вы все мне надоели!"
– Ярослава, – устало выдохнула она. – Ярослава Морозова, глаза синие, волосы светлые, пол женский. Достаточно?
Человек расплющил в пепельнице окурок и скрестил на груди руки.
– Где Вепрь? – ласково спросил он, и этот его тон был в тысячу раз страшнее разъяренного рёва. И вновь улыбка с натугой сломала шрам на его щеке, губы его при этом болезненно дрогнули.
Славянка уставилась на него не мигая.
– Где Вепрь, Ярослава Морозова, глаза синие, волосы светлые, пол женский? – повторил он тем же ласковым голосом. – Расскажи мне, девочка. Зачем Вепрь дал тебе телефон Круглова? Как вы с ним снюхались? Куда он исчез?
Сначала Славянка непонимающе склонила голову набок, но потом быстро сообразила, что Вепрем назвали Сергея, и удивилась – это прозвище ему совершенно не подходило. Хотя в этих кругах, похоже, оно за ним закрепилось навсегда.
– Мы познакомились с ним в Сочи, – ответила она тихо. – Его больше нет. Он мёртв. – Последние слова вырвались как бы помимо её желания. Но вырвались.
Произнеся это, она ожидала чего угодно: сожаления о потере друга, или радости по поводу гибели врага, или даже полного равнодушия, но только не того, что последовало за ее словами. Все пятеро присутствующих в комнате мужчин захохотали. Так хохочут над патологическим вруном, который наконец уличен в самой большой лжи и выставлен на всеобщее посмешище. Ей сделалось горько. Впервые после того трагического дня в Сочи она рассказала кому-то о своем горе, сумела вслух произнести, что Сергея больше нет в живых, и сразу же пожалела об этом. Уж лучше бы она скрыла, тогда не надо было бы смотреть на эти искаженные хохотом лица и молча глотать обиду. В конце концов она не выдержала.
– Сволочи! – сказала она громко. – Свиньи!
Хохот разом смолк. Она вся сжалась, приготовившись к боли, и уже кляла себя за несдержанность, потому что бить её будут наверняка в лицо – есть у мужиков такая привычка, – а ей очень не хотелось начинать свое устройство в этом городе с битой физиономией.
Бить её почему-то не стали, только кто-то негромко процедил сквозь зубы: "С-сучка…"
"Бить не будут", – молнией сверкнула мысль, и она моментально успокоилась.
– Чего ржёте? – резко бросила она, глядя в колючие глаза человека со шрамом.
Тот медленно подошел к ней. Подсев на подлокотник ее кресла, он обнял за плечи.
– Странная ты девочка, – произнёс он почти дружески.
– Это почему? – совсем