Записки блокадницы. Галина Точилова
жил у Пяти углов, он и его сестра Варвара были похожи. Дядя Митя – невысокого роста, кривоногий, рыжеватый. У него мы с папой были в гостях лишь один раз. У дяди Мити имелся граммофон – редкость в то время. Кажется, он был не женат. Жил в комнате в коммунальной квартире.
Вера обитала в той же квартире, что и дядя Митя, но в своей комнате. Была ли она замужем, не знаю, но растила дочку приблизительно моего возраста.
В Ленинграде жили тетки отца: Поля и Вера.
Тетя Поля жила на 12-й Красноармейской, дом 6 (наискосок от нашего дома, напротив был восьмой). Тетя Поля находилась в услужении у семьи и имела в квартире свою комнату. В гостях у тети Поли мы ни разу не были, а вот по каким-то делам я к ней забегала, и тоже по какой-то надобности (не в гости) она заходила к нам. Тетя была небольшого роста, худенькая, волосы темные.
Тетя Вера больше походила на Митю: круглое лицо, рыжеватые волосы. Где она жила – не знаю, может быть, она в Ленинград только приезжала к тете Поле.
О родителях отца (моих деде и бабке по отцовской линии) никогда речи не заводили. Были ли они живы – не знаю. После войны я никого из родни отца не встречала и ничего о них не слыхала.
2. Из детства, 1926–1941
2.1. Апапаня
Помню себя лет с пяти, когда мы жили в коммуналке. Наша соседка Александра Павловна работала в академии медсестрой, была внушительных размеров и очень смешливая. Она была связана гражданским браком с Борисом Петровичем. Когда я была совсем маленькой, не могла выговорить ее имя-отчество и звала ее Апапаня, и все в квартире ее только так и величали.
Она при мне со своим Борисом Петровичем обращалась фривольно, а я ей в этом подражала, чем от нее похвалу заслуживала, чему она рада была – от души хохотала и этим меня поощряла. Тетя Аня с ней ругалась, считая, что она ребенка к неуважению к старшим приучает.
Апапаня меня каждый день приглашала стихи читать, концерт им устраивать. Я читала громко, с выражением и хотела, чтобы мне по окончании все хлопали. Помню моменты в стихах, которые особо нравились Апапане и Борису Петровичу. Стих заканчивался так: «Я поправлюсь совсем, когда сытно поем». А я утверждаю:
– Ситного – булки.
Борис Петрович дважды возражает:
– Не «булки», а «сытно».
– Нет, – упорствую я. – Какой же ты дурачок, Бориска, все же.
И все заканчивается гомерическим хохотом одобрения Апапани. Появляется тетя Аня и за руку уводит меня. В другой раз Борис Петрович мне не хлопает, и я его вопрошаю:
– А ты, чумичка, почему не хлопаешь?
И сцена с хохотом и тетей Аней повторяется.
Еще один коммунальный эпизод: иду я по коридору на кухню, и из дверей Буйко вываливается бабушка, падает и разбивается. Она больная, полупарализованная, а ее Маха выталкивает в уборную. Я грозно топаю ногой и строго говорю:
– Не смей бросать бабушку, блоха-поганка!
Ее так все за глаза звали. Она тут догадалась об этом и вечером моим родителям закатила скандал, так как