Капитан Ульдемир. Властелин. Владимир Михайлов
уже в совершенно разобранном виде. Теоретически допустимо?
– Теоретически – да.
– А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?
– Не хочу, – сказал я.
– Значит, страховка нужна?
Я знал, что он имеет в виду. И на сей раз был с ним согласен. В этом не было никакого противоречия. Нельзя было обсуждать возможность неудачи перед всем экипажем: когда люди готовятся выполнить тяжелую задачу, они не должны допускать и мысли о возможном невезении. Надо настроиться на игру, как говорили в мои времена. Но в себе я был достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался человеком долга, и я считал, что на него можно положиться.
– Хорошо, – сказал я. – Какую страховку ты предлагаешь?
– Я думаю вот что. В момент, когда наблюдения покажут, что вспышка назрела, надо, чтобы корабль все же выполнил свою задачу – независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?
– Да. Если только положение будет действительно безвыходным.
– Это установит Аверов с его кухней. Ты согласен?
– Установит-то компьютер, – сказал я, – но рядом с ним будет Аверов. Ты что, хочешь замкнуть компьютер непосредственно на установку?
– Это полдела. Для того чтобы действовать, корабль должен выйти в атаку, ты это прекрасно знаешь. Меня ты забираешь с собой, хотя у меня рука не дрогнула бы.
– Гибкая Рука – тоже не из тех, кто струсит.
– Согласен. Сейчас они в Садах памяти. Давай через полчаса встретимся у Руки. Годится?
Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть инициативой. Но не было причины осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость.
– Через сорок минут, Рыцарь.
Он кивнул:
– Я могу идти?
– Уве…
– Ульдемир?
– Почему ты не спросишь ничего о той девушке?
Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней – с кем угодно.
Он покачал головой:
– У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу – великая вещь, Ульдемир.
Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские – и в чем-то враждебные. Часто мы в своих словесных схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше – пока, во всяком случае. И пожалуй, без этого нам было бы труднее.
– Разве службу кто-нибудь понимает? – улыбнулся я.
– Гм, – сказал Уве-Йорген.
– Прости, Рыцарь. Строй – святое место, не так ли?
– Именно.
– Значит… через тридцать пять минут, – сказал я, выходя.
Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване – она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее – не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад между