Капитан Ульдемир. Властелин. Владимир Михайлов
что нас и прислали затем, чтобы мы посмотрели: можно или нельзя.
– Ты прав, – согласился Георгий. – Но я думаю иначе. Если не удастся справиться с вождями, надо созвать народ. И обратиться к нему. У нас, правда, так не делали, так делали в Афинах. Но Афины тоже были большим городом. Можно без стыда перенять кое-что и у них.
– Хорошо бы, чтобы удалось, все равно как, – сказал Питек. – Потому что иначе от всего этого ничего не останется. А будет жалко. Они хорошо живут.
– Будет жалко детей, – сказал Георгий.
– Женщин тоже, – сказал Питек. – Ладно, пройдем еще раз мимо дома. Если нас не остановят, я войду, а ты станешь наблюдать с той стороны площади. Если я не выйду через час, иди к катеру. Но не улетай сразу, а жди до вечера.
– Хорошо, – согласился Георгий.
Они снова пошли к дому Хранителей, и их никто не остановил. Тогда Питек кивнул Георгию, повернулся и быстро взошел на крыльцо.
Георгий пересек площадь и остановился на противоположной ее стороне, у странного фасада, лишенного окон и дверей.
Мимо проходили люди. Присмотревшись, Георгий заметил, что, выходя на площадь и поравнявшись с домом, у которого он стоял, они на миг наклоняли головы, словно отдавая короткий поклон. Он наблюдал несколько минут, стараясь одновременно не упускать из виду и дверь, за которой скрылся Питек. Ни один человек не прошел мимо, не сделав этого мимолетного движения.
Георгий стал прохаживаться вдоль здания взад и вперед, напевая про себя мотив, который человеку другой эпохи показался бы, наверное, слишком монотонным и унылым. Георгию так не казалось. Они, триста спартиотов, пели эту песню вечером, зная, что персы рядом и утром зазвенят мечи.
Питек все не выходил. Подъезжали и отъезжали экипажи. Иногда проносились верховые. Стук подкованных копыт был приятен. Вот один верховой остановился у подъезда (конь взвился на дыбы), соскочил, бросил поводья и бегом поднялся на крыльцо. Он тяжело дышал, одежда его местами была порвана и свисала клочьями.
Георгий проводил его равнодушным взглядом.
То, что произошло на месте первого приземления обоих катеров, иными словами – стычка со стражей или ополчением (трудно найти для них точное название), произошло в его представлении так давно и так близко отсюда – неполных два часа полета, – что ему и не пришло в голову: только сейчас весть об этом происшествии могла и должна была достигнуть – и достигла – столицы.
Продолжая наблюдать, Георгий, чтобы не мешать прохожим, посторонился, отступая к самой стене непонятного строения, и оперся о нее ладонью.
И тут же пристально взглянул на ладонь и потом на стену.
С виду стена была каменной. Но, прикоснувшись к ней, Георгий ощутил странную теплоту. Камень был бы намного холоднее, даже согретый солнцем. Нет, это был не камень, хотя внешне материал очень походил на него.
Это, несомненно, был пластик.
Открытие заставило Георгия насторожиться. И город, который только что казался ему мирным и простым, вдруг сделался непонятным и угрожающим. Георгий ощутил беспокойство.
Однако внешне это никак на нем не отразилось, и он продолжал стоять, опершись