Рискну жить по Слову. Людмила Шторк-Шива
готовился встретиться. Мужчина знал, что этот Лик перед мысленным взором – лишь образ Иисуса, часть того, что он, Саша может вместить сейчас. Но к этому образу хотелось лететь на крыльях и ничто из земных прелестей не казалось стоящим «ломанного гроша» как он привык выражаться. И Саша готов был сделать все, убрать любые препятствия, только чтобы оказаться рядом, погрузиться в славное сияние и остаться в нем навеки, вполне доверяя Творцу, создавшему удивительный и многообразный мир. И мужчина знал, что никогда, за всю бесконечную вечность это общение не наскучит ему.
Сейчас Бог нежно вел свое дитя от созерцания Его славы назад к воспоминаниям о прожитой жизни, чтобы исправить то, что нуждалось в этом, и Саша понял, что воспоминания пойдут с ним в вечность, если сейчас Бог настаивает на их исправлении. Поэтому не он сопротивлялся.
Память подбросила минуты сбора в очередную поездку. Чемоданы стоят в прихожей, отец семейства с двумя взрослыми детьми стоит на пороге и молится о благословении. Совесть ясно говорит, что этот момент прошел без нарушений и сейчас не вызывает сожаления. И все же что-то тревожит. И вот время под взглядом памяти скользит быстро, как травинки под взглядом пролетающего в небе орла. Именно эта поездка, что-то до нее и после, заставляет память сделать новый оборот и присмотреться внимательнее. Вспоминаются несколько встреч в этой поездке – в Германии. И память подает сигнал – «…ты был не прав. На протяжении целого периода твоей жизни ты стал не исполнителем Писания, а судьей. Ты смотрел на жизнь окружающих тебя людей и судил их. Твои речи на местах, даже твои проповеди из-за кафедры в различных городах были пропитаны этим осуждением!».
На глазах Александра выступили слезы: «Господи! Я не смогу исправить все! Ведь в эту поездку я менял дома, в которых мы беседовали с людьми иногда по два раза в день! Друзья звали меня всюду, и я не отказывался. Я не помню, где я возвещал Твою истину, а где судил!… Я не смогу это исправить, даже если мне будут даны на это годы, а у меня по прогнозам врачей остался месяц, а может и меньше и все это время я не смогу пройти дальше, чем до туалета!»
Боль опоясала тело и сдавила свои тиски, теперь хотелось не плакать, а кричать! Больше нескольких минут такую боль невозможно было терпеть. Он попытался отрешиться от нее, успокоиться, но ее как механизм, трудно было остановить, если уж запустил. Воспоминания исчезли, осталась резкая, мучительная боль, помрачающая сознание. Некоторое время Саша терпел, но пришло время, когда он позвал Веру.
– Поставь, пожалуйста, укол – едва выдавил Саша, корчась от боли.
Опий оказал свое действие, боль притупилась, уступив место блаженному, почти животному покою. Перед глазами поплыли фантастические картинки, оставляющие после себя пустоту. Если бы Саше было не знакомо блаженство присутствия Бога, возможно, ему понравились бы эти ощущения, но эти «картинки» оставляли чувство разочарования, пустоты и даже омерзения, с которым приходилось бороться. Как потная и грязная