Легенды города 2000. Оксана Усова
размером с мой кулак, книга в мягком кожаном переплете, флешка и две пухлые пачки новых пятитысячных купюр, перехваченные канцелярской резинкой. Шкатулку и книгу забрала Полуночница, а я взял себе деньги.
Я провел в собственной комнате около минуты, кидая в рюкзак одежду, обувь и альбом с фотографиями, где были снимки меня с матерью и меня с Агатой.
– На самом деле я притащила тебя сюда не только для того, чтобы ты помог мне проникнуть в дом, – сказала Полуночница, когда мы вышли из дома и пришли к клетке с перепуганной овчаркой.
– И убить медведя, – добавил я.
– И убить медведя. Спасибо, кстати. Мне нужен был свидетель. Пять лет назад меня отправили в бессрочный отпуск, чтобы стихла шумиха вокруг смертей этих ублюдков. Когда вскрылось, что это я их всех уничтожила, поднялся шум. Меня на месяц запихнули в Морок-град, так наша тюрьма называется… Страшное место. Страшное. До этого я только сажала туда преступников, а в итоге оказалась там сама. Не знаю, как Светлов сделал так, что меня не наказали, но в итоге я получила бессрочный отпуск, а Светлов покинул место в Триптихе Владивостока. Сейчас типа мой второй шанс.
– В принципе, я готов подтвердить, что Бер доигрался со спичками. Для этого и нужны друзья.
Полуночница гоготнула, открывая клетку. Овчарка сначала недоверчиво посмотрела на нее, скалясь, а потом неуверенно переставляя лапы, вышла наружу. Задняя правая ее плохо слушалась.
– Собаку забираем, – безапелляционным тоном сказала рыжая и переспросила: – Друзья? А ты не торопишься, Люмен?3
– Как ты меня только что назвала?
Она не ответила.
Собака, прихрамывая и поджав хвост и уши, уныло плелась за нами. Овчарка вздрогнула и заскулила, когда вдалеке глухо зарокотал гром.
Раненую ногу засаднило, и я старался не наступать на нее всем весом. Адреналин, гнавший меня этой безумной ночью вперед, исчез, уступая место голоду и дикой усталости. Полуночница, как видно, привыкшая к такому ритму жизни, выглядела потрепанной, но расслабленной, и негромко посвистывала, привлекая внимание собаки, когда та останавливалась и начинала робко обнюхивать капли крови на газоне.
Оборотни куда-то уползли, и я надеялся, что больше никогда их не встречу. Весь тяжелый груз – гибель матери и отца, которого, оказывается, я почти и не знал, два с половиной года жизни в психушке, смерть Агаты, боль, страх, отчаяние – хотелось оставить позади, в прошлом, и забрать с собой только волю к жизни и счастливые воспоминания о тех, кого я любил.
Я тысячу раз стоял под душем в лечебнице, воображая, что это дождь, но то была обыкновенная водопроводная вода, которая стекала по лицу, груди, спине и рукам. Она не пахла свежей листвой или ледяным снегом, ее не охлаждало утро и не прогревал вечер, но даже она утекала наружу через водосток, смешиваясь с мыльной пеной.
По небу яркой вспышкой промелькнула первая молния, подсвечивая верхушки деревьев и окрестности потусторонним фиолетово-красным светом. Интересно, бывают ли одинаковые по излому
От лат. Lūmen – «свет, свеча, факел, надежда, спасение».