Завтра нас похоронят. Эл Ригби
хмурого лица. Лица четырнадцатилетней девчонки, которая была четырнадцатилетней уже четырнадцать с половиной лет. А ее взгляд равнодушно скользил от его глаз ниже – по шее, плечам, груди. И Ланн чувствовал себя так, будто она водит по нему раскаленным прутом. Рука невольно поднялась для привычного защитного жеста – поправить собранные в хвост волосы, почти полностью седые, хотя ему было всего сорок девять лет. И в течение последних трех он почти каждый месяц хотя бы раз ловил Вэрди Варденгу на кражах. Раз за разом он отпускал ее после почти одинаковых бессмысленных диалогов.
Вэрди усмехнулась и сделала один маленький шажок вперед. Комиссар тут же опустился на свой стул и поставил локти на столешницу. Она приблизилась еще немного и склонила к плечу голову:
– Вы, видимо, устали…
– Не дыши на меня.
– Бросьте… я все же на самом деле не крыса. И не болею чумой.
– Мне все равно, чем ты болеешь. Я знаю лишь, что я этим болеть не хочу.
– Неужели вы так боитесь умереть? – Она приподняла брови и огляделась: – Вам есть за что держаться? Тут довольно тухло.
– Найдется.
– Хорошо… – Вэрди зевнула. – Я вас пощажу. Дадите кошелек?
– Забирай, – устало отозвался он.
Девочка протянула руку. Склонила голову, и мокрая прядь волос упала на лоб. Комиссар нервно закусил губу. Он молился о том, чтобы она ушла как можно скорее. Но она медлила. Взяла кошелек и постучала по столу короткими ноготками с облупленным лаком. Тихо рассмеялась:
– Мне иногда жаль вас – взрослых…
И Рихард Ланн мысленно взвыл, а вслух лишь холодно ответил:
– Мне вас тоже. Пошла вон. Немедленно.
Она некоторое время, казалось, сомневалась. Потом поднесла ладонь к губам и подула на нее:
– Пока.
Она вышла за дверь. Но комиссар почему-то не сомневался, что очень скоро вновь ее увидит.
Маленькая разбойница
Я шла обратно. Наш заброшенный поезд стоял на Восточной железнодорожной колее, рядом с лесополосой. С одной стороны путей было старое кладбище с покосившимися крестами, а с другой – большое озеро почти идеально круглой формы. Взрослые давно уже оставили эти места, и теперь здесь жили только мы. О временах, когда к озеру приезжали отдыхать семьями, напоминали только проржавевшие остовы летних кафе, откуда мы давно уже растащили все, что годилось для использования, и несколько прогнивших деревянных причалов, уходивших в грязную илистую глубину.
Некоторые вагоны нашего «дома» были сильно покореженными и даже без стекол, но некоторые вполне подходили для того, чтобы в них спать. Здесь временами даже бывало уютно. А засыпая, можно было представлять, что ты в дороге и куда-то едешь. Как в старые времена, когда родители возили на юг, к морю.
Из первого вагона до меня сразу донеслись требовательные визгливые крики. Этот вагон был теплее всех, и там спали живые овощи – так мы называли детей, которым не было еще трех лет. Выброшенных на улицу, не успевших умереть