Трущобные люди. Владимир Гиляровский
с рубля проценты берет… А тут на девять-то гривен жалованья в треть да на две копейки банных не раскутишься…
– Пшел, становись на молитву! – раздалась команда дежурного по роте и прекратила спор…
Воронов считался в роте «справным» и «занятным» солдатом. Первый эпитет ему прилагали за то, что у него все было чистенькое, и мундир, кроме казенного, срочного, свой имелся, и законное число белья, и пар шесть портянок. На инспекторские смотры постоянно одолжались у него, чтобы для счета в ранец положить, ротные бедняки, вроде Пономарева, и портянками и бельем. «Занятным» называл Воронова унтер за его способность к фронтовой службе, «емнастике» и «словесности», обыкновенно плохо дающейся солдатам из неграмотных, которых всегда большинство в пехотных полках армии.
– Садись на словесность! – бывало, командует взводный офицер из сдаточных, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Петрович Копьев.
И садится рота: кто на окно, кто на нары, кто на скамейку.
– Егоров, что есть солдат? – сидя на столе, задает вопрос Копьев.
Егоров встает, уставляет белые, без всякого выражения глаза на красный нос Копьева и однотонно отвечает:
– Солдат есть имя общее, именитое, солдат всякий носит от генерала до рядового…
– Вррешь! Дневальным на два наряда… Что есть солдат, Пономарев?
– Солдат есть имя общее, знаменитое, носит имя солдата…
– Вррешь. На прицелку на два часа! Не носит имя, а имя носят… Ворронов, что есть солдат?
– Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военнослужащий от генерала до последнего рядового.
– Молодец Воронов!
– Рад стараться, ваше благородие!
Далее следовали вопросы, что есть присяга, часовой, знамя и другие, и, наконец, сигналы. Для этого призывался горнист, который на рожке играл сигналы, и Копьев спрашивал поочередно, какой сигнал что значит, и заставлял спрашиваемого проиграть сигнал на губах или спеть его словами. В последнем случае горнист отсылался.
– Играй наступление, раз, два, три! – хлопал в ладоши Копьев, и с последним ударом взвод начинал хором:
– Та-ти-та-та, та-ти-та-та, та-ти, та-ти, та-ти-та, та, та, та.
– Верно! Пой словами.
И взвод пел: «За царя и Русь святую уничтожим мы любую рать врагов».
Если взвод пел верно, то Копьев, весь сияющий, острил:
– У нас, ребята, при Николае Павловиче этот сигнал так пели: «У тятеньки, у маменьки просил солдат говядинки, дай, дай, дай!» А то еще так: «Топчи хохла, топчи хохла, топчи, топчи, топчи хохла, топ, топ, топ!»
Взвод хохотал, и Копьев не унимался, он каждый сигнал пел по-своему.
– А ну-ка, ребята, играй четвертой роте!
– Та-та-ти-а-тат-та-да-то!
– Словами!
– «Вот зовут четвертый взвод!»
– А у нас так пели: «Наста-ссия-попадья!», а то: «Отрубили кошке хвост!»
И Копьев рад, ликует, глядя на улыбающихся солдат.
Зато если ошибались в сигналах – беда. Нос