Лавандовый цвет. Владимир Положенцев
никак не упрекнул Никиту Кота, но псковский отряд распустил, отправил обратно к брату Судиславу со славами «сердечной» благодарности: «… а от тебя, брат, другого и не ждал». Гибель княжеских отпрысков от «неразумных действий псковской дружины» стала поводом для полного разрыва отношений Ярослава с Судиславом.
Вскоре Ярослав позвал брата к себе в Киев, рассказал о планах возродить город, сделать его еще краше, поставить в нем Золотые ворота, как в Царьграде, в честь победы над «погаными степняками». И… бросил его в темницу. Но это случилось позже.
По случаю грандиозной победы в Киеве был устроен пир «на весь мир». За длинным столом, по правую руку от Судислава сидел Никита Кот. Он чувствовал себя как на раскаленной сковородке, не смея поднять глаз, так как чувствовал свою страшную вину за погибших по его «оплошности» княжеских детей.
После очередного тоста за здравие великого Ярослава и весь род Рюриковичей, славное Киевское княжество, осушив кубок греческого вина, Судислав сказал Никите: «Больше бы таких метких лучников, как ты, воевода, у Рюриковой Руси не осталось бы врагов».
Кот вспыхнул, словно его облили «черной византийской водой» и подожгли. Если бы это был не князь.…Однако Никита сдержался, встал из-за стола, еле сдерживая ярость и обидные слезы, и ушел. Из Киева. И вообще из Киевского княжества. Денег у него было вдоволь. Напросился к гостям, плывшим на ладьях в Царьград. Там поступил на службу к византийскому императору Михаилу Пафлагону. Русов охотно брали на службу византийцы, несмотря на то что «варяги», а именно так они именовали «северян» после призвания в Новгород Рюрика, нередко совершали набеги на Константинополь.
Сначала Никита служил в императорской гвардии, потом в личной охране супруги и соправительнице Михаила, Зои Порфиродной. Она положила глаз на «варяга», явно, конечно, не домогалась, но делала явные намеки на «добрые отношения». Никита прекрасно понимал, что к добру это не приведет. Чтобы не закончить жизнь на плахе или не быть заколотым ножом в темном углу, он ночью сбежал из Константинополя на корабле булгарских гостей. Его тянуло на родину, но в сам Киев он возвращаться не стал. Каждый день, каждый час на чужбине, как бы хорошо там ему не было, он ощущал горечь вины за «невинно убиенных отроков».
Недалеко от Киева, на Зеленой Горе он увидел свежевыстроенную красивую церковь. Рядом, на высоком холме возвышалась трехъярусная колокольня. Пока добирался до Киевского княжества, заметил что церквушки, словно грибы выросли повсеместно. Явно чувствовалась рука набожного Ярослава.
У церкви его крайне удивил великолепный цветочный сад. Подобное он не раз видел в Византии, но чтобы здесь.…Присел отдохнуть на скамью, да от чудесных ароматов и усталости, задремал.
Очнулся оттого, что его тронули за плечо. Перед ним стоял поп с длинной бородой, сверкающими глазами, в «греческом» церковном