Норковая Шуба. Соня Дивицкая
бухать всю дорогу. Ехать три дня, так что ты еще успеешь мне позвонить. Если ты позвонишь, тогда все будет нормально. В смерти моей прошу не кого (sic!) не винить».
– «Не кого не винить»! – Алена заметила ошибку и с отвращением поморщилась. – Научила дурака: «не» с глаголом пиши, говнюк, раздельно… Так он теперь весь лоб прошибет!
После этого письма ей стало скучно до изжоги, как будто она пришла в кино и обнаружила, что фильм сто раз смотрела и повторять не хочется. Она взяла письмишко и примагнитила его к холодильнику.
Холодильник у Алены как прилавок сувенирной лавки, весь в магнитах из теплых стран. Каждую зиму на свой день рожденья Алена уезжает подальше, отмечает свой праздник в отеле с чужими людьми, потом возвращается в наши холода и добавляет новый магнит в коллекцию на холодильнике.
Холодильничек у Алены веселый только снаружи, а внутри там грустно и пусто. Супчики, бульончики, домашние котлетки Алена считала баловством и обедала в кафешках. Готовить ей было некогда, но покушать она любила, тут уж ничего не поделаешь.
Когда появился Малыш, в холодильнике стало веселее. Малыш готовил, он умел делать настоящий ферганский плов. Сейчас бы после работы Алена скушала тарелочку с великим удовольствием, но Малыша она разогнала, и опять у нее началась сухомятка. Кусочек сыра, белая булка, на полминуты в микроволновку – вот тебе завтрак.
Малыша Алена понимала, она ведь и сама была когда-то Малышом и тоже плакала, и как Малыш кричала: «Мне плохо! Плохо!» «С моста нет… С моста я прыгать не собиралась, – Алена припоминала смутно что-то далекое и удивлялась. – Неужели прошло столько лет? Даже смешно теперь… Неужели я тоже кричала как дура: «Умру без тебя! Мне плохо! Плохо! ПЛОХО!»
После завтрака Алена всегда ложится отдохнуть в своей темной зашторенной спальне и отключает телефон. А ей никто и не звонит с утра, все знают, до двух у Алены ночь.
И Малыш тоже спит. Малыш лежит в третьем купе на нижней полке, повезло Малышу. Он заворочался и скоро проснется от сильной жажды. Малышу снится горячий песок, целые горы сухого горячего песка, песочные карьеры за Ферганой, в которых он в детстве искал золото. Малыш копает, копает, копает голыми руками, и утопает в песке, песок скрипит у него на зубах, песок у него под рубашкой, и в глаза попадают колючие песчинки. Он моргает, плюется песком, ноги вязнут в рыхлом рассыпчатом месиве, а он все копает и копает. Во сне Малыш резко дергает ногой, потому что снится ему, что карьер сейчас рухнет, Малыш наступает в песок, нога проваливается в пустоту, поэтому и дергается.
Этой зимой Малыш оказался в яме, в буквальном смысле, не во сне. Он целый месяц просидел в бетонной яме для осмотра машин, в мастерской у своего отца, и работал там в две смены, лишь бы не вылезать. А зачем? Что там такого интересного может быть на улице? На какие рожи ему пойти посмотреть? С кем разговаривать? Малыш не хотел никого видеть. В тот день, когда Алена ему сказала: «Все, Малыш, пора прощаться», жизнь у него закончилась, и начались стандартные операции. В семь утра подъем, зубы