Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме. Йожеф Дебрецени
и американские. Кладбище самолетов производило здесь особенно пугающее и тягостное впечатление. Между бараками простирались неровные глинистые картофельные поля. Людей там практически не попадалось. Вот уже полчаса мы слышали только нетерпеливые окрики конвойных:
– Los, los! – Живее, живее!
Потом были рельсы, а за ними опять бараки. На этот раз по нескольку этажей. На одном я увидел деревянную табличку: Häftling Krankenhaus – лазарет для заключенных. Стоя у входа, на нас таращился мужчина с рукой в лубках. Мы и не заметили, что дорога стала оживленнее.
И вот перед нами Аушвиц, где в деревянных бараках тысячи депортированных со всех уголков Европы теснятся по воле тех, кто сошел с ума от расовой ненависти.
Мы шли через перекрестки с указателями; на одном было написано «Блок 21». Люди, телеги, машины – все было как в городе, только здания деревянные, а не каменные, и люди больше похожи на скелеты в полосатых униформах из мешковины. Вместо улиц – «блоки», то есть один или несколько бараков под общим командованием.
Люди-скелеты перетаскивали балки, ящики и бочки, толкали ручные тележки. Грузовики обгоняли друг друга по прилегающим улицам. Все это напоминало какую-то гротескную пародию.
На углу мы столкнулись с несколькими фигурами в мешковине, которые, кряхтя от натуги, волокли рельс. Им пришлось остановиться, чтобы мы смогли пройти. Они не выказали удивления при виде нас, а вот мы – да. Узники обратились к нам на венгерском.
– Значит, и вам не повезло оказаться в месте получше, – усмехнулся один из них с притворным сочувствием.
Нас оглушила какофония криков:
«Бросайте жратву!» … «Сигареты, расчески, ножи!» … «Есть у кого хавчик? Быстро!» … «Сигареты, сигареты!» … «Кто-нибудь есть из Кошице?»[15] … «Из Орадя?»[16] … «Лученец?»[17]… «Кто из Будапешта?! Будапешт?!» … «Какие новости дома?» … «Жрачку! … Скорее!.. Бросайте!» … «Продукты, продукты!» … «Идиоты, у вас все равно все отберут в душевых!»
В шоке, мы тупо таращились на кричавших. Подошел эсэсовец, и люди с рельсом утихли. Мы тоже молчали.
– Стой! – последовала команда.
Мы вразнобой, в беспорядке остановились в конце улицы у длинного одноэтажного барака. Вывеска на фасаде гласила: Schreibenstube – «Канцелярия».
Несколько заключенных шагнули в нашу сторону. Их движения были уверенными, костюмы в полоску – получше и поновее. На ногах – ботинки, отполированные до блеска. На груди у каждого нашиты треугольники из яркой цветной ткани. Под ними – хромированные бляхи с четырехзначными номерами. Голубые повязки на рукавах украшали узоры – привет с родины – и надписи: Blockälteste – старшина блока.
Старшины были сама заносчивость и самоуверенность. С виду они мало чем отличались от остальных. Но только с виду.
Так мы впервые встретились с большими шишками: лагерной аристократией, проклятыми богами этого проклятого мира.
Сразу расскажу о том,
Кошице (
Орадя (
Лученец (