Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе ХХ века. Владимир Абашев
в нем в пятом часу дня буквально ни души, мы вернулись на вокзал»137.
Мотив «мертвенной пустоты», выморочности города в письмах и мемуарной прозе А. И. Герцена приобрёл инфернальные коннотации. Пермь, где он оказался в 1835 году, воспринималась молодым Герценом сквозь призму дантовской поэмы, чтением которой он в это время был увлечен. Но дело не только в литературных реминисценциях, эти реминисценции лишь кодировали реальные впечатления пермской жизни: «Пермь меня ужаснула, это преддверие Сибири, там мрачно и угрюмо <…> Говоря о Перми, я вспомнил следующий случай на дороге: где-то проезжая в Пермской губернии, <…> на рассвете я уснул крепким сном, вдруг множество голосов и сильные звуки железа меня разбудили. Проснувшись, увидел я толпы скованных на телегах и пешком отправляющихся в Сибирь. Эти ужасные лица, этот ужасный звук, и резкое освещение рассвета, и холодный утренний ветер – все это наполнило таким холодом и ужасом мою душу, что я с трепетом отвернулся – вот эти-то минуты остаются в памяти на всю жизнь»138. Действительно, к этому впечатлению Герцен возвращался неоднократно; въезжая в Пермь, он ощутил себя на пороге дантовского ада.
Одна из исторически реальных черт Перми – нескончаемый поток арестантов, следующих через неё транзитом. И в этом смысле Пермь действительно для тысяч людей оказывалась преддверием каторжного ада. В связи с этим кругом ассоциаций напомним колоритную деталь пермской городской топонимики. Ручей, справа огибающий Егошихинское кладбище, назывался Стиксом139. Река загробного мира служила одной из границ города. С этой выразительной подробностью странно корреспондирует «первое сведение по благоустройству города», которое разыскал в городском архиве Д. Д. Смышляев. В «ордере» от 6 апреля 1787 года генерал-губернатор А. А. Волков особо обратил внимание городской думы на необходимость поддерживать в исправном состоянии «дорогу, идущую к кладбищу для погребения усопших, которая яко необходимейшая по течению жизни человеческой должна быть сочтена равно якобы лежащая среди города улица»140. То есть дорога, ведущая через Стикс, должна почитаться городской улицей. Между мирами мёртвых и живых нет отчётливой границы. Эти дополнительные подробности можно, конечно, счесть за курьёз. Подобные, почти экзотические подробности локальных номинаций и странности административных мотивировок можно, конечно, счесть за курьёз. Но в общем контексте, сгущаясь и резонируя с доминантными линиями текста, такие детали высвобождают свой символический потенциал и вплетаются в общее смысловое поле.
Суммируя повторяющиеся мотивы описаний города Перми в путевых очерках, мемуарной, эпистолярной и дневниковой прозе писателей и учёных XIX века, мы выявляем устойчивое семантическое ядро, текст, который условно можно назвать «текст Города». Такая Пермь мало напоминает тот идеальный город, укоренённый в величественном прошлом и устремлённый в будущее, который мыслился при его создании и полагался историко-культурной
Станюкович К.М. В далекие края // Станюкович К.М. Полн. собр. соч. СПб., 1907. Т. 5. С. 446.
Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1961. Т. 21. С. 42.
См.: Мельников П. И. Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь. Статья третья С. 8; Смышляев Д.Д. Сборник статей о Пермской губернии. Пермь, 1891. С. 111.
Цит. по: Смышляев Д.Д. Сборник статей о Пермской губернии. С. 40.