Камень. Книга десятая. Станислав Николаевич Минин
, действительно владеющего стихиями и обладающего чудовищным по крепости доспехом, не слышалось и намека на раздражение, а сквозило ничем не прикрытое презрение, смешанное с равнодушием. Именно таким тоном разговаривал сам Филипп с теми, кому был вынесен смертный приговор, но король к этому тону стал прибегать только в зрелом возрасте, много повидав и много пережив, набравшись в достатке здорового цинизма. А вот где подобного опыта успел набраться молодой человек, которому не исполнилось еще и восемнадцати лет, оставалось загадкой…
Алексей схватил Филиппа за шиворот пиджака и куда-то потащил.
– А еще ты мне расскажешь, что за игры разума тут устроил с помощью стихий. Слышишь, Филипп? – Романов тряхнул его.
– Это тайна рода, – простонал король от боли, становившейся все сильнее и сильнее.
– Да мне наплевать! – молодой человек опять тряхнул его, и испанец закусил нижнюю губу. – Должок за тобой, твое величество. А я далеко не такой великодушный, как мой царственный дедушка. И еще, Филипп… О своих ощущениях во время нашей с тобой дуэли ты будешь молчать, даже родичам ничего не скажешь. Понял, что я имею в виду?
«Так это мне не померещилось! – король на некоторое время забыл про боль. – Но это же невозможно!..»
Внезапно Романов остановился и пнул Филиппа по правой ноге:
– Не слышу ответа, курва!
Боль от удара по сломанной конечности сменилась внезапно пришедшим страхом, практически мгновенно переросшим в УЖАС! Этот ужас был сродни первобытному, он быстро наполнил сознание испанца, заставив дрожать всем изломанным телом:
– Буду молчать! – прохрипел он, согласный в этот момент уже на все, даже на легкую смерть, и преданно уставился в глаза своему мучителю.
– Фу-у-у… – поморщился Романов.
Ужас постепенно сошел на нет, и молодой человек выдал на русском длинную непонятную фразу явно ругательного содержания, а потом вернулся на французский:
– Филипп, а ты молодец! Предусмотрительно темные штаны на дуэль надел… как чувствовал… – Рывок, и Романов поволок его дальше. – Как же воняет! Позорище какое! – молодой человек закашлялся. – Филипп, с твоего позволения я продолжу. Развяжешь язык, я сначала твоих родичей по одному начну кончать, заколебешься их хоронить… а потом и тобой займусь. Веришь?
– Верю! – опять прохрипел король, который и не сомневался, что этот бездушный монстр с легкостью выполнит все озвученное.
– А чтобы у тебя вредных иллюзий не возникало, – продолжал Романов, – ты вспомни мой последний разговор с господином Сфорца, свидетелем которого ты был совсем недавно, проанализируй на досуге реакцию святого отца и поблагодари даже не меня, а моего деда Николая за то, что род Савойских вообще до сегодняшнего дня дожил. Не слышу благодарности?!
– Спасибо…
– Вот молодец! Дедушке я твою искреннюю благодарность обязательно передам. И последнее, Филипп. Не вздумай возвращаться к себе в Мадрид, а лечись во Франции… Скажем, где-нибудь недалеко от Монако, а я тебя буду навещать, – Романов ухмыльнулся. – Апельсины принесу с конфетами, соки с трубочкой, котлетки на пару, подгузники… Если все-таки решишь уехать… с Изабеллой что-нибудь обязательно случится. Что надо ответить?
– Останусь…
– Умнеешь на глазах, твое величество! – Романов опять ухмыльнулся. – В который раз убеждаюсь, что вам, аристократам оху@вшим, сразу надо руки с ногами ломать, родичей ваших раком ставить и только потом разговаривать. Да и то… – Молодой человек сплюнул. – Как же мне это все надоело, твое величество, ты бы знал! А что делать? Долг перед родиной и родом – он такой…
Уже в кузове квадроцикла, когда молодой человек двинулся вперед, Филипп, несмотря на вернувшуюся боль, с облегчением выдохнул, позволил себя быстро осмотреть и, не обращая внимания на возившихся со шприцами медиков, вслух проклял тот день, когда Виндзоры дали согласие на брак Изабеллы и Георга…
Первыми меня у шатров, естественно, встречали довольные Романовы. Обнявшись с ними со всеми, даже с бабкой, попал в объятия князя Пожарского, после которого меня перекрестил Святослав. С Прохором, Ванюшей, Владимиром Ивановичем, Алексеем Петровичем и всей нашей молодежью пообщаться не успел – ко мне уже спешили возбужденные царственные особы с наследниками, которые до этого ожидали в стороне.
– Алексей! – Улыбающийся король Франции распахнул объятия. – Дай я тебя поздравлю с такой убедительной победой! Ты сполна рассчитался за нашу общую обиду!
Обнимашки, впрочем, закончились довольно скоро – меня бесцеремонно развернули и продемонстрировали окружающим:
– Герой! – важно вещал Людовик. – Кроме того, герой, проявивший благородство и милосердие к врагу!
– Государь, – «засмущался» я, – не было там никакого благородства и милосердия, я просто выполнял приказ царственного деда… – И, воспользовавшись появившимся недоумением на лицах царственных особ, озвучил очередную дедовскую «заготовку»: – Так-то я бы Филиппа обязательно убил, за Ибицу он это вполне заслужил.
– Все