Я к вам по делу, ваше величество!. Александра Шервинская
мраморе.
В дверях нас встретил Хиллард – бабушкин дворецкий, который всегда мне казался существом из какого-то иного мира, не человеком, настолько он был невозмутим и безупречен. За все годы я не могла вспомнить ни одного случая, когда его одежда была бы не идеальна, а из причёски выбился бы хотя бы один волосок.
Вот и сегодня кружева форменной рубашки были белоснежными, и по контрасту с ними тёмно-синий фрак казался ещё темнее. Перчатки, наверное, можно было бы рассматривать через увеличительное стекло и всё равно не найти на них ни одной пылинки. Пробор в тщательно уложенных седых волосах, казалось, был проведён по линейке, а количество волосков в аккуратно подстриженных усах наверняка тоже строго соответствовало каким-нибудь правилам для образцово-показательных дворецких.
– Леди Моника, – он отвесил мне положенный поклон, но в его светлых глазах на миг мелькнула радость, точнее, её едва заметная тень, ибо любые эмоции Хиллард демонстрировал крайне неохотно.
– Здравствуйте, Хиллард, – я тепло улыбнулась дворецкому, который был такой же обязательной частью этого дома, как и витающий в холле аромат лилий: лёгкий, ненавязчивый, ровно такой, чтобы вызывать улыбку, а не головную боль. – Вы совершенно не изменились за эти годы.
– Благодарю, леди, – с достоинством поклонился Хиллард, – леди Синтия ожидает вас в малой столовой.
Малая столовая была, наверное, самой уютной комнатой в огромном доме блистательной леди Синтии Мэнсфилд, ближайшей подруги королевы-матери. Бабушка уже почти три десятилетия была наперсницей её величества и одной из влиятельнейших женщин в стране.
Я привычно прошла через холл и не слишком длинный коридор, дважды повернула и оказалась в залитой утренним солнцем небольшой комнате. В центре располагался стол, на котором всё было приготовлено к завтраку: стояли блюда с выпечкой и сладостями, под прозрачным крышками лежали нарезанная ветчина и сыр, в вазочках тёмно-красным глянцем блестело варенье.
Но я смотрела не на стол, а на кресло с высокой спинкой, в котором расположилась хрупкая женщина с тёмно-русыми волосами, уложенными в простую, но изящную причёску. Темные глаза, в уголках которых были едва заметны ниточки морщинок, смотрели спокойно и внимательно, на губах играла лёгкая улыбка.
– Бабушка! – я моментально забыла о своём твёрдом намерении быть взрослой и серьёзной, не поддаваться порывам и ни в коем случае не вести себя по-детски. – Как же я рада тебя видеть!
В несколько шагов преодолев комнату, я опустилась на колени возле кресла, как всегда делала это раньше, до отъезда в пансион.
– Я тоже рада, моя девочка, – бабушка легко погладила меня по волосам и, протянув руку, помогла мне подняться на ноги. – Дай же мне посмотреть на тебя, Моника! Как ты выросла, как похорошела, просто прелесть что такое! И, что особенно приятно, в тебе сразу видна наша порода, сразу понятно, что ты – Мэнсфилд!
Это было действительно так: я словно специально собрала все отличительные